Андрей Столяров - Освобожденный Эдем.

Исторически это выглядит следующим образом. Яхве, воплощающий собою иудаизм, еще сохраняет многие человеческие черты: он — гневен, нетерпелив, своенравен, подозрителен, мстителен. Он может покарать свой народ даже за мелкие прегрешения. Он требует от верующих в него самых немыслимых жертв. Фактически, это не бог, это — всемогущий, гипертрофированный человек, со всеми отрицательными характеристиками, присущими человеку. С другой стороны, Христос, воплощающий собой христианство, напротив, практически все негативные качества уже утрачивает. Конечно, в земной своей жизни он еще выступает в человеческом облике, однако уже без той вечной «тени», которую человек обязательно отбрасывает в повседневности. Мирских слабостей у него почти нет. Христос — это не человек, это — идеал человека. Еще выше степень абстрагирования в следующем мистическом статусе. Аллах, воплощающий собою ислам, не обладает вообще никакими человеческими особенностями. Аллаху не свойственны ни рассуждения, ни эмоции, и мы можем сказать о нем только одно: он — всемогущ. Правда, Аллах еще сохраняет контакт с людьми, который осуществляется главным образом через молитву, зато данный параметр исчезает у гегелевской абсолютной идеи. Это уже полностью обезличенное, нейтральное, не в чем не персонифицированное начало: повлиять на него нельзя, его можно лишь в какой-то мере познать и затем действовать в соответствие с его фундаментальными характеристиками. И, наконец, последний по времени шаг — законы природы. Абсолютная идея растворяется в начальной объективности мира. Она теряет всякую телеологическую направленность и теперь идет в пустоту, не размеченную никакими метафизическими аксиомами. Неизвестность, с которой имеет дело наука, не может быть персонифицирована по определению. В научных координатах она так и останется неизвестностью.

Развоплощение человека есть следствие развоплощения бога, редукции того метафизического оператора, который ранее поддерживал четкий антропоморфный формат.

Сейчас этот механизм уже не работает.

Впрочем, нынешнюю ситуацию можно интерпретировать и в других эволюционных координатах, рассматривая возникающую полиморфность современного человека как неизбежное и потому вполне прогнозируемое проявление принципа «нефункционального разнообразия»: в предкризисные эпохи система накапливает формально «не нужные», «бесполезные» изменения, тем самым расширяя ресурс для последующей интеграции 23.

То есть, антропогенная революция , которая сейчас начинается, есть закономерный ответ homo sapiens на вызов Нового времени.

Так или иначе, но главный вопрос, который затмевает собой все остальные, это — что есть человек? Сможет ли он как-то реинтегрировать свою начальную сущность, пусть даже в такой странной форме, о которой мы сейчас просто не подозреваем, или он необратимо разделится на множество «носителей разума», на множество эволюционных отдельностей, противостоящих друг другу и ведущих между собой ожесточенную конкуренцию за выживание в когнитивной эпохе.?

В этой связи новую ценность приобретают мысли о ноосфере, высказанные еще В. И. Вернадским. Человек — это лишь часть мира (Вселенной), и его эволюция должна быть сопряжена с эволюцией всего живого и неживого. Сапиентизация биоты, приближающая к человеку животный и растительный мир, конструирование «гуманизированных биоценозов», могущих составить биотехнологическую периферию цивилизации, — процесс тоже, видимо, неизбежный. «Сфера разума», которая в результате возникнет, вероятно, гармонизирует различные интеллектуальные сущности.

Во всяком случае, можно на это надеяться.

И в заключение — еще несколько слов.

За последние полтора столетия в европейской культуре были сформулированы три предельные максимы.

Фридрих Ницше провозгласил «смерть бога», которого более нет в мире, Мишель Фуко, по аналогии с этим, — «смерть человека», вся сумма знаний о котором — лишь «антропологический сон», а Френсис Фукуяма — «конец», фактически, «смерть истории».

В известном смысле они оказались правы.

Все это действительно имеет место.

Просто сейчас начинается совсем другая — «нечеловеческая» история.

Сравнительно-антропологические исследования по внутривидовой агрессии, проведенные в 70-х годах XX века, выявили удивительный факт. Вопреки широко распространенному мифу о том, что «человек — это самое жестокое животное на земле», выяснилось, что в процентном отношении, то есть к численности популяции, львы, гиены и прочие крупные хищники убивают друг друга чаще, чем люди 1.

Еще любопытней оказалась сделанная недавно статистика жертв войн и бытового насилия, начиная с XVI–XVII веков и по настоящее время. Оказалось, что несмотря на непрерывно возраставшую мощь оружия, позволявшего людям истреблять друг друга с гораздо большей легкостью, чем в прежние времена, несмотря на постоянно увеличивавшуюся концентрацию населения, особенно в городах, — фактор, который обычно способствует повышению агрессивности, — количество жертв военных и социальных конфликтов (опять-таки в процентном отношении ко всему населению) не только пропорционально не возросло, как следовало бы ожидать, но осталось примерно тем же, колеблясь в определенных пределах, а возможно, за последние четыреста лет даже немного уменьшилось 1.

На первый взгляд, это противоречит здравому смыслу. История, по крайней мере в том виде, как мы ее знаем, представляет собой сплошную цепь военных и социальных конфликтов, масштаб и интенсивность которых наращивались с каждым столетием. Экзистенциальная плата, взимаемая за прогресс, просто не могла оставаться на одном и том же уровне. Тем не менее, это так.

Само бытие человечества, вопреки всем мрачным пророчествам, дожившего до настоящего времени, свидетельствует о том, что существует в его природе некая сила, некий внутренний механизм, предохраняющий вид homo sapiens от самоубийственного истребления.

Для объяснения данного парадокса А. П. Назаретяном была предложена гипотеза техно-гуманитарного баланса , которая в самом общем виде формулируется так: «чем выше мощь производственных и боевых технологий, тем более совершенные механизмы сдерживания агрессии необходимы для сохранения общества» 2.

Как видно из самого названия гипотезы, фактором, сдерживающим агрессию, А. П. Назаретян считает культуру. Он полагает, что каждый раз, когда инструментальные, то есть технические, возможности человечества начинают превышать адаптивные свойства культуры, разражается кризис, иногда глобальных масштабов, выход из которого обеспечивается лишь повышением ее (культуры) компенсаторного потенциала. В частности, уже первый известный нам кризис такого рода, связанный с появлением у первобытных людей орудий охоты и, следовательно, нападения, которые, будучи не адаптированными инновациями, привели к нарушению «естественного» равновесия морали и силы, был преодолен за счет создания надинстинктивных, социальных методов регуляции, явившимися, в свою очередь, инновациями в сфере культуры. Нашим предкам удалось выжить, потому что они создали зачатки общества — социум, ограничивающий индивидуальную агрессивность.