Михаил Петров - ЯЗЫК. ЗНАК. КУЛЬТУРА.

Наибольшая опасность, по мнению Нидама, возникает из того обстоятельства, что и наука и история науки действительно возникли в Европе: "Так уж получилось, что история науки, какой она родилась на Западе, имеет врожденный порок ограниченности – тенденцию исследовать только одну линию развития, а именно линию от греков до европейского Ренессанса. И это естественно. Ведь то, что мы можем назвать по-настоящему современной наукой, в самом деле возникло только в Западной Европе во времена "научной революции" XV-XVI вв. и кульминировало в XVII в. Но это далеко не вся история, и упоминать только об этой ее части было бы глубоко несправедливо по отношению к другим цивилизациям. А несправедливость сегодня означает и неизвестность и недружелюбие – два смертных греха, которые человечество не может совершать безнаказанно" [88, с. 1].

Духовный сепаратизм и претензии европейцев на исключительность имеют, по Нидаму, множество материальных, исторических и всяких иных причин, в частности связанный с европейским способом мысли европоцентризм: "Традиционная история науки естественна еще и потому, что очень уж много блестящих мыслителей долгое время придерживались настроений европоцентризма и гипнотизировали других, заставляя принять его. Европоцентризм прорастал из множества корней – из жестко установленной в античные времена греками антитезы между эллинами и варварами, из претензий народа Израиля на избранность Богом, причем эта претензия была унаследована в формах уникальности и исключительности большинством версий ортодоксального христианства, и, наконец, но не в последнем счете, из той огромной концентрации силы, реализованной в оружии и в военных средствах, которую сообща создали для европейцев современная наука и развивающийся капитализм. Постулат превосходства стал почти неискоренимой привычкой ума, но нынешние времена требуют выкорчевать его без остатка. "Только мы люди, и мудрость родилась вместе с нами" – так убеждают себя дураки от чистого сердца, но сегодня такие благоглупости опасны. То, что нам необходимо, – не природа, а милосердие или, вернее, такая смесь естественности и милосердия, которую имел в виду Фома Аквинский, когда он говорил: "Милосердие не отменяет природу, но дополняет и исправляет пороки природы" |[88, с. 2].

Выкорчевывание европоцентризма и его следствия – постулата превосходства – должно, по Нидаму, основываться на признании равенства цивилизаций во всем, в том числе и на признании равенства вкладов различных культурных типов в глобальное предприятие строительства современной науки. Процесс мыслится как кумуляция разнокультурных вкладов до какой-то критической массы, из которой возникает наука: "Современная наука не появилась на свет полной сил и взрослой, наподобие Афины, выходящей из головы Зевса. И хотя опережающую роль в ней играли астрономия, математика и некоторые разделы физики, потребовалось много времени для создания таких дисциплин, как химия и биология. Как вены сходятся вместе, чтобы образовать большую полую вену, точно так же по тысячам капилляров исходный материал поступал из всех частей мира. Об индийских цифрах и методах счета мы уже упоминали, но там была еще и примечательная модификация атомизма. Китай обеспечил многими вещами: уже к началу VIII в. там был известен шпиндельный спуск механических часов, без которых мы не могли бы точно измерять время; в VI в, изобретен метод взаимного превращения вращательного и возвратно-поступательного движения; в I в. нашей эры было известно такое фундаментальное устройство, как аксиальный руль для кораблей" [88, с. 3].

Взгляды Нидама, особенно их изложение во втором томе "Науки, и цивилизации в Китае" [89], не раз подвергались обстоятельной, хотя, возможно, односторонней, критике историков науки и синологов [87; 94]. Нам еще придется возвращаться к вопросу о том, что именно открыто Нидамом в Китае и что, собственно, зафиксировано и описано в вышедших томах его исследования. Эта сторона дела пока нас не интересует, поскольку до ее анализа нам предстоит выяснить нечто о природе эффектов ретроспективы и соответственно нечто о том, что вообще может быть воспринято в чужой культуре через призму родной культуры и описано в ее терминах. Пока нас Нидам интересует только с одной точки зрения, а именно в плане, наиболее близком для нашей книги и для наших взглядов, которыми определены и содержание и структура книги.

В концепциях Нидама, идет ли речь о межкультурном синтезе механическо-европейской и органическо-китайской науки или о выращивании справедливой исторической ретроспективы, способной отразить участие всех культур и народов в строительстве науки, нас настораживают и смущают два момента.

Во-первых, это скрытый телеологизм, необъяснимая или, во всяком случае, необъясненная уверенность Нидама в том, что трансмутирующе-познавательные усилия в любых типах культуры имеют некоторое межкультурное место сходимости, обязаны под влиянием необъясненных сил формироваться в науку с некоторой естественной необходимостью. Мы не видим, в чем могли бы реализоваться эти силы, сгоняющие вклады различных культур в "большую полую вену" современной науки, не видим и самой этой вены как некоего межкультурного вместилища, в которое могли бы стекать трансмутационно-познавательные ручьи и потоки различных культур. Чтобы объяснить эту "веноцентрическую" межкультурную кумуляцию знания, необходима какая-то третья кроме живущего поколения и природы сила-абсолют, способная направить трансмутирующе-познавательные усилия индивидов различной культурной принадлежности к предустановленной цели. Принять такую концепцию для нас означало бы выйти за пределы материалистического понимания истории, а именно этого мы не намерены делать, поскольку генезис науки, как мы попытаемся показать в книге, вполне объясним и без ввода третьих абсолютов, ответственных за телеологическое протекание процессов.

Во-вторых, еще большие возражения у нас вызывает "умиротворяющий" характер концепции выращивания справедливой исторической ретроспективы, перенос поиска решений культурной проблематики из сферы рационального социального действия, культурных реформ и революций в расплывчатую иррациональную сферу нравственности, всеобщей межкультурной любви и всеобщего межкультурного уважения на основе признания прошлых и настоящих заслуг. Именно в силу своего благородства и трогательной заботы о нравственном самочувствии племен, рас и народов нам эти призывы к терпимости и взаимному уважению кажутся опасными, убаюкивающими, уводящими от действительно острых и важных проблем в область бесплодных воспоминаний о прошлом величии и пустопорожних мечтаний о единстве и равенстве человеческого рода. Если известно, что средний англичанин больше тратит на сигареты, чем средний гражданин Индии зарабатывает на жизнь [87], то англичанину Нидаму вряд ли удастся собрать сочувствующую и понимающую межкультурную аудиторию, способную воодушевиться, а главное, удовлетвориться идеей выращивания справедливой ретроспективы.