Анатолий Ракитов - Статьи

Ответить на эти вопросы я постараюсь в следующих статьях.

Одно из завываний нашей птицы Уер можно коротко изложить в словах: "Несмотря на все потери, старение и отток кадров из науки, у нас все же есть такой научно-технологический потенциал, который позволяет нам оставаться в ряду ведущих научных держав мира". Патриотизма в таких заверениях предостаточно, но лечить больного можно только при условии, что диагноз правилен. Попробуем поэтому заняться честной диагностикой.

Чтобы продукция нашей экономики была конкурентоспособной на внутренних и внешних рынках, она должна качественно превосходить продукцию конкурентов. Надеюсь, согласны? Качество продукции зависит от качества технологии. Современные, прежде всего высокие, технологии (как раз они наиболее рентабельны) зависят от уровня научных исследований, скорости и эффективности их внедрения в производство. Ну а качество научных и технологических разработок зависит от квалификации научных работников и инженеров, а она, в свою очередь, является суммарным эффектом всей системы образования, особенно высшего. Это подтверждено всем опытом наиболее быстро развивавшихся в XX столетии стран, в том числе и России, вплоть до начала 80-х годов.

Научный потенциал состоит не только из ученых. Его составляющими являются также приборно-экспериментальный парк, доступ к информации, система управления и поддержки науки, а также вся инфраструктура, обеспечивающая развитие науки и информационного сектора, без которых современная наука и технология, а также экономика в целом, просто неработоспособны.

Начнем, пожалуй, с подготовки специалистов в вузах. Я уже писал в предыдущей статье, что число аспирантов, докторантов, кандидатов и докторов наук растет у нас достаточно быстро. То, что они не остаются в науке, - вопрос особый и очень болезненный. Но как их готовят? Пример первый. Известно, что наиболее быстро развивающимся сектором современной науки являются медико-биологические исследования, исследования в сфере информационных технологий и создания новых материалов. По данным последнего, прошлогоднего выпуска "Science and engineering indicators", в 1998 году расходы только на эти исследования в США значительно превосходили расходы на оборону и космические исследования.

Поддерживая свою обороноспособность на очень высоком уровне и занимая первое место в мире по торговле оружием (от 40 до 50 млрд долларов ежегодно), США тратят колоссальные суммы на медико-биологические исследования не из карикатурных псевдогуманистических побуждений, о которых так любят говорить наши политические демагоги, а потому, что это чрезвычайно выгодно. Рынок вооружений создают несколько десятков стран, тогда как рынок лекарств и медицинских услуг создается всем шестимиллиардным населением Земли, а рынок биотехнологических препаратов и услуг, связанных с производством сельскохозяйственной продукции и продовольствия, столь же безграничен и имеет тенденцию к устойчивому росту. Так что не абстрактная любознательность ученых, а социально-экономическая выгодность определяет структуру современных научных исследований, и в силу этого наука и высокие технологии становятся самым рентабельным видом общественного производства. А вот и еще подтверждения этой мысли.

В США, самой мощной научной державе, на развитие науки в 1998 году было затрачено 220,6 млрд. долларов, из них 167 млрд. (то есть две трети) - за счет частного сектора. И значительная часть этих гигантских сумм ушла на медико-биологические и биотехнологические исследования. При этом важно учесть, что если в начале и даже в середине XX века академические исследования в основном финансировались за счет бюджета, то к концу столетия финансовые ресурсы корпоративного сектора стали превалирующим фактором развития американской, западноевропейской и японской науки, и прежде всего наук о жизни, о человеке.

Мои коллеги из Томского государственного университета, которые в 2000 году проводили совместно с Центром ИСТИНА и несколькими ведущими вузами России исследование состояния качества высшего образования в России, пришли к выводу, что в классических университетах России преобладает преподавание традиционных биологических дисциплин: ботаника, зоология, физиология человека и животных преподаются в 100% вузов, физиология растений - в 72%, такие специальности, как биохимия, генетика, микробиология, почвоведение, преподаются в 55%, экология - в 45% вузов. А, например, такие современные дисциплины, как биотехнология растений, физико-химическая биология, электронная микроскопия, - лишь в 9% вузов. Таким образом, по самым важным и перспективным направлениям наук о жизни студентов подготавливают менее чем в 10% классических университетов. Есть, конечно, исключения. Например, МГУ им. М.В.Ломоносова и особенно Пущинский государственный университет, работающий на базе академгородка, где готовят только магистров, аспирантов и докторантов и где соотношение учащихся и научных руководителей - примерно 1:1. Но эти исключения лишь подчеркивают, что студенты-биологи могут получить хорошее образование по меркам и стандартам середины XX века, но профессиональную подготовку, необходимую для развития науки и технологии в XXI столетии, они могут получить лишь в считанных вузах, да и то качество этой подготовки вызывает множество сомнений.

Так, например, для решения проблем генной инженерии, использования технологии трансгенов в животноводстве и растениеводстве, синтеза новых лекарственных препаратов нужны современные суперкомпьютеры. В США, Японии, странах Евросоюза суперкомпьютерами называются мощные ЭВМ производительностью не менее 1 терафлоп (1 трлн. операций/сек.). В Университете Сент-Льюиса, например, уже два года назад студенты имели доступ к суперкомпьютеру мощностью в 3,8 терафлоп. У нас же таких машин просто нет, а лучшие наши "суперкомпьютерные" центры работают на ЭВМ несопоставимо меньшей мощности. Вадим Татур, директор фирмы "Суперкомльютерные системы", радостно сообщил читателям одной из газет, что в 2001 году будут выпущены первые отечественные суперкомпьютеры производительностью 20 млрд. операций/сек. В его же статье приводятся данные, что в США к 2004 году собираются выпустить суперкомпьютер мощностью 100 терафлоп. Не стоило бы напоминать о нашей главной болячке - отставании в информационных технологиях, но это имеет прямое отношение к подготовке будущих интеллектуальных кадров России, в том числе и биологов, поскольку компьютерный синтез, например, молекул, генов, расшифровка генома человека, животных и растений могут дать и познавательный, и коммерческий эффект лишь на базе самых мощных вычислительных систем. Впрочем, я не склонен к безнадежному пессимизму. Совсем недавно мне довелось беседовать с академиком Геннадием Ивановичем Савиным, директором Межведомственного суперкомпьютерного центра РАН и Минпромнауки. Он сообщил, что уже летом этого года ученые, конструкторы и инженеры центра запустят первый отечественный "терафлопник". Как говорится, дай Бог. Но как скоро к нему будет открыт доступ студентам наших вузов, которые без этого не смогут получить полноценного современного образования? Да и требуется нам не один, а десятки "терафлопников" еще большей мощности.