Александр Богданов - ОЧЕРКИ ОРГАНИЗАЦИОННОЙ НАУКИ.

Никакой специалист не может жить всецело и исключительно в своей специальности; его знания и опыт неизбежно выходят за ее пределы в силу связей и общения с другими людьми. Например, как потребитель, он должен иметь понятие о самых различных продуктах других отраслей труда; как отец и муж — о потребительском семейном хозяйстве и воспитании детей; как гражданин — о государственной связи, и т. д. Но между тем как в своей специальности он стремится к точному оформлению опыта, к его определенности, полноте и стройности, к его научной организации, во всех других областях он довольствуется минимальными, отрывочными знаниями, неопределенным и смутным «обывательским» или «житейским» опытом.

Этот житейский опыт играет огромную роль в жизни и служит прочным цементом для разрозненного, анархичного по своей форме коллектива. И притом этот опыт сравнительно однороден и однообразен у всех, живущих в одной социальной среде. При всей своей ненаучности он отличается огромной широтой и общностью своего содержания. Он относится к самым различным сторонам жизни, к организации вещей, по крайней мере, в домашней обстановке, людей — в семье, в обыденных соседских и иных отношениях, к организации идей — в так называемом «общественном мнении».

В этом житейском опыте, не полном, но разностороннем, не научно–оформленном, но практически–жизненном, продолжает удерживаться наивное единство организационной точки зрения, стихийная, но глубокая тенденция к единству организационных методов.

Основным его хранилищем служит общенародный язык. Правда, и в его области на почве специализации обособляются, как ветви от одного дерева, отдельные частичные отрасли — технический язык той или иной профессии, терминология той или иной науки; а классовое расчленение общества порождает и более обширное расхождение диалекта господствующих классов и диалекта подчиненных масс. Но остается значительное общее ядро языка — необходимая связь социальных групп и классов, условие их достаточного взаимного понимания при их практическом общении. В нем–то и кристаллизованы, элементарно оформлены традиции прошлого, опыт тысячелетий.

Общенародный язык во всей широте сохраняет основную метафору. В нем суждения или «предложения», относящиеся к человеческим и социальным активностям, организуются совершенно одинаково с теми, которые относятся к активностям стихийным; например, «подлежащим» может являться предмет живой или неодушевленный, конкретный или отвлеченный, символ тела или процесса, или действия; один и тот же глагол, одно и то же прилагательное может выступать как сказуемое при всех этих разнородных подлежащих, т. — е. как их прямая характеристика. Соответственно расчленению доныне господствующей патриархальной семьи все комплексы внешней природы, все абстракции идеального мира разделяются на мужчин, женщин и сексуально неоформившихся детей, ибо никакого иного смысла не имеет деление существительных на роды мужеский, женский и средний. Этот своеобразный монизм легко проследить по всей линии грамматики.

Не менее сильна и еще более глубока та же тенденция в «лексиконе» языка, т. — е. в его словесном материале. От любого из первичных корней, означавших коллективно–трудовые действия, расходится потомство в целые тысячи слов–понятий; оно распространяется по всем областям опыта, физического и психического. Из одного и того же арийского корня mard, общий смысл которого — разбивать, дробить, через массу переходов и промежуточных оттенков, вышли такие слова, как в русском «молот» и «малый», «смерть» и «море», «молодой» и «медленный»; в немецком «Meer» (море), и «Erde» (земля), «Mord» (убийство) и «mild» (мягкий, нежный), «Mal» (раз) и «schwarz» (черный) и т. под. Во всех них при достаточном исследовании обнаруживается одна и та же идея, имеющая огромное значение для всего организационного опыта — идея деления на части, в разных видах и приложениях [3] Напр., «малый» — результат деления на части; «молодой» связано с понятием «малый», «море» характеризуется величайшей легкостью деления образующей его воды; «Erde» — земля — означает прежде всего почву, мягкую, рыхлую, легко разъединяемую; «schwarz» — черный и русское «смоль», «смола» связаны с представлением о мазаньи или пачканьи веществом, которое растирается или расплывается, и т. д. . С русским глаголом «крыть» связано множество слов: «кора», «корень», «короб», «корабль», «череп», «черепаха» и пр.; в других арийских языках таких слов тоже много, например, немецкое «Korb», франц. «corbeille» — корзина, франц. «ecorce» — кора, «croute» — корка, и пр. Во всех них скрыта идея одного и того же организационного приема, в технике и в стихийной природе: соединение менее устойчивого, более нежного содержания с более прочною оболочкой, защищающей его от разрушительных внешних воздействий. В греческом от корня [на греч. языке], опять–таки распространенного и в других родственных языках, происходят слова «[греч.]» — строить, «[греч.]» — строитель, «[греч.]» — боевой строй и вообще порядок, «[греч.]» — ремесло, искусство, «[греч.]» — дитя, и масса других аналогичных. При величайшей разнородности этих понятий, во всех них заключена общая идея организационного процесса [4] Поэтому я и предложил обозначить всеобщую организационную науку словом от того же корня — «гектология». Геккель уже употреблял это слово, но только по отношению к законам организации живых существ. .

Нередко слово сохраняет организационную идею там, где раздробленное мышление личности уже совершенно утратило ее. Например, организующая роль религии в социальной жизни вполне ускользает от обыденного, среднего сознания нашей эпохи. Между тем самое слово вполне ясно указывает на эту роль, происходит ли оно от «religare» (латинск. — связывать), или от «relegere» (собирать). Аналогичным образом если не состав, то употребление слова «душа» в русском и других родственных языках, если его внимательно проследить, дает разгадку одной из наиболее темных тайн науки и философии. Оно часто применяется в смысле «организатор» или «организующее начало»; например, такое–то лицо — «душа» такого–то дела или общества, т. — е. активный организатор хода работ или жизни организации; «любовь — душа христианства», т. — е. его организующее начало, и т. под. Из этого ясно, что «душа» противополагается телу именно как его организатор или организующее начало, т. — е. что тут простое перенесение на человека или на другие предметы понятия об определенной форме сотрудничества — разделении организатора и исполнителя, или авторитарной трудовой связи. А это и есть действительное решение вопроса о том, как произошла идея «души». Коллективный гений языка в этом случае, как и во многих других, оказался выше индивидуальных усилий ученых–специалистов, детей разрозненного, анархичного общества.