Анатолий Луначарский - РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ

Вникая во внутреннюю логику этих усилий, часто натыкаешься на непреодолимые трудности. До такой степени являются своеобразными те умозаключения, при помощи которых человек приходит к выводу, что тот или другой на вид безрассудный акт его может повлиять на ход природы.

Религия в собственном смысле слова, конечно, примитивная, появляется с несомненностью, когда упрочивается одна центральная гипотеза, которую с тех пор кладут в основу как истолкования явлений окружающего, прежде всего, конечно, той среды, которая хозяйственно интересует человека, так и воздействия на нее.

Такой первобытной идеей, навязывающейся, по–видимому, со стихийной силой примитивному уму на известной стадии развития, является вера в душу и духов. Нам незачем распространяться здесь об анимизме, так как он в настоящее время хорошо известен и хорошо популяризирован. Большая или меньшая связь дуализма между душой и телом с наметившимися в обществе различиями социальных функций вполне возможна. Против этого возражали, что появление аристократии в собственном смысле слова, т. е. особенного класса, главным образом, относится к более поздней эпохе, чем сравнительно довольно зрелая форма анимизма. Но сейчас можно считать научно доказанным, что деление возрастов и полов в полной мере заменяло собою классовое деление, даже в эпоху первобытного коммунизма. Эпоху первобытного коммунизма надо представить себе как эпоху довольно интенсивной борьбы старшего, уже не охотничьего и не работающего поколения, носителей опыта и организационного начала с исполнителями, т. е. мужами и женами зрелого и юного рабочего возраста. Тогда станет ясным, что действительная идея организующего и организуемого начала могла возникнуть и из чисто социально–экономических причин. Еще старые работы Тейлора, Леббока', Спенсера 2и др. с точностью установили и то огромное содействие, которое этому социальному фактору могут принести живые и крайне интересующие человека наблюдения — явление естественной смерти, сна, болезни и т. д. С появлением анимистического истолкования явлений знать природу, быть ведуном, значило, прежде всего, знать духов и уметь с ними обращаться.

Мир духов, т. е. потусторонний, мир более или менее незримый, мир, скрытый за телом, становится центром внимания, и тем самым центр тяжести идеологии вещей вообще перемещается в потусторонний мир, т. е. приобретает чисто религиозный характер.

В религиозном мышлении, в религиозной потребности сказывается глубокая жажда человека разрешить как–нибудь себе зияющее противоречие между потребностью в счастливой жизни, в довольство и препятствиями, которые ставит этому действительность. Религия дает этому объяснение и через колдовство или обещанием воздаяния в ином лучшем мире пытается практически и теоретически разрешить это противоречие. В этом колоссальная сила религии.

Совершенно естественно, что религиозные учителя, сперва вообще мудрые старцы, а потом шаманы, жрецы и т. д., приобретают огромное значение, тем более, что ведь их догмы и ритуалы перемешаны с некоторыми действительными знаниями практического характера, в особенности, например, медицинскими. Вся первобытная идеология находится в руках этого ведуна–жреца, производящего в то же время (отсюда и слово жрец) кормление духов и богов и находящегося в постоянном взаимоотношении с ними. Класс жрецов, эта первобытная религиозная интеллигенция, есть обособленный класс. Однако он имеет тенденцию сплести свои интересы с господствующим военным классом. Взаимоотношения двух этих классов могут быть довольно различными в зависимости от обстоятельств, но в общем они поддерживают друг друга, и идеология жрецов, носящая явственно колющий глаза классовый характер (браманизм 3, например), проникается и явным стремлением идеологически поддержать и закрепить власть феодалов. В соответствии с этим и развивается дальнейшая история религии.

Оставляя пока в стороне, как отпочковывались от религии сперва философия, затем наука и мораль и т. д., отметим, что на долгое, долгое время религия все же остается доминирующей формой всякого нового миросозерцания.

Вера в потусторонний мпр организаторских сил, в духовное начало не может отмереть до тех пор, пока, во–первых, в самом обществе остается деление на организаторов и организуемых и, во–вторых, пока общество это не может обнять своих собственных судеб и постоянно натыкается в природе и в себе самом на непостижимые случайности, которые оно, общество, приписывает воздействию могучих и неясных воль (богов или бога), потому и новый класс, класс, возникающий из демократии, одевает свою идеологию в густые религиозные краски. Частью перенимая отдельные черты у господствующих классов и переиначивая их, частью воскрешая какую–нибудь забытую традицию, которая кажется более подходящей для их сознания, чем господствующее религиозное мировоззрение, частью, наконец, создавая новые религиозные представления. Образцы всего этого налицо в истории религии.

Такое воззрение на религию дает нам, можно сказать, волшебный ключ для ее истолкования. Только марксистский подход почти к каждому религиозному пласту или отдельному религиозному факту может бросить на него яркий свет и показать, какое место занимает он в жизни человечества. В сущности ничто, вплоть до мелочей какой–нибудь церемонии, в истории религии не является случайным. Все или продиктовано какой–нибудь потребностью данного времени или является рудиментом старины. И вооруженный достаточными археологическими, филологическими и историческими знаниями марксист может без всякого труда дать правильное, т. е. социально–экономическое, истолкование каждому такому факту.

Очень интересно, что блестящие историки религии или даже богословы последнего времени в тех случаях, когда они хотят трезво отнестись к своей задаче и действительно подвинуть науку вперед, должны прибегать к марксистскому методу. Два недавно умерших крупнейших представителя в этой области — идеалистической истории религии — Вебер 4и Трельч 5— оба не только применяли марксистский метод (не всегда правильно, конечно), но и определенно указывали на то, что применяют его, хотя, конечно, оба стараются от него отгородиться и доказать, что он не единственный, что у него есть свои границы и т. д. Надо, однако, отметить, что всюду, где они в своих замечательных сочинениях правильно применяют этот метод, они добиваются изумительно ярких результатов, там же, где они от него отходят, они продолжают оставаться в полутьме. Да как и может быть иначе! Марксисты, вроде, скажем, Кунова 6, останавливались, как перед загадкой, перед фактом тотемизма 7, и лишь последовательное марксистское обследование того же материала, который был s распоряжении Кунова, коммунистом Эйльдерманом 8дало, наконец, объяснение факторам этого загадочного, столь распространенного явления. Так это будет и по отношению ко всем фактам религиозной жизни, возьмем ли мы их в седой древности или в животрепещущей современности.