Бхагаван Раджниш - Свобода. Храбрость быть собой

В Ведах четыре части, четыре больших тома.

— Я принес с собой все четыре тома и могу наугад открывать их и читать, и пусть весь класс решит, мог ли Бог делать такие утверждения.

Веды полны молитв. Бог молиться не может; кому он будет молиться? И эти молитвы о таких глупостях, что просто смехотворно говорить, что они написаны Богом. Один брамин молится: «Я постоянно совершал ритуалы, жил согласно писаниям, а ты все еще не дал мне ребенка. Дай мне ребенка: это будет доказательством того, что мои молитвы услышаны».

Я его спросил:

— Как мог Бог написать этот отрывок? Он написан кем-то, кто обращается к Богу, но его не мог написать сам Бог. И если это ситуация Бога, тогда об этом бедняге не стоит беспокоиться. Бог просит ребенка у кого-то другого, так почему бы и нам не обратиться к тому же источнику? Зачем беспокоиться об этом бедняге?

Их единственным ответом в конце концов было то, что все колледжи отказывались меня принимать. Директор говорил:

— Мы сожалеем. Мы знаем, что ты прав, но мы должны управлять колледжем. Ты разрушишь все это учреждение. Профессора угрожают подать в отставку, студенты говорят, что ты не позволяешь профессорам преподавать, потому что все время тратится на один-единственный вопрос. Прошло восемь месяцев, и курс невозможно закончить за оставшиеся два, если будет продолжаться то же самое.

Студенты должны сдать экзамены; их не интересует истина, их не интересует соответствие утверждений действительности. Единственная причина, по которой от учатся, — это сертификат. А ты странный парень — кажется, тебя не интересуют сертификаты.

Я сказал:

— Меня не интересуют никакие сертификаты. Что мне делать с сертификатами людей, которые сами ничего не знают? Я не могу представить себе этих людей в качестве моих экзаменаторов. В тот день, когда они дадут мне сертификат, я тут же его порву, на ваших глазах — потому что эти люди не могут ответить на самые простые вопросы.

Но вся система функционирует таким образом. Когда я сам стал профессором, мне пришлось принимать новые меры. Меры состояли в том, что из каждых сорока минут двадцать минут я преподавал ту программу, которая была в учебниках, а в следующие двадцать минут критиковал ее. Мои студенты говорили:

— Мы сойдем с ума!

Я говорил:

— Это ваша проблема — но я не могу оставить эти утверждения без критики. Вы можете выбирать; когда подойдет время экзаменов, вы сможете выбрать, что захотите. Если хотите провалиться на экзамене, выбирайте мою часть. Если хотите сдать экзамен, выберите первую часть. Я хорошо ее объясняю; я никого не обманываю — но я не могу продолжать обманывать вас, уча вас чему-то что считаю абсолютно неправильным.

В конце концов, ректору пришлось меня вызвать, и он мне сказал:

— Это странный метод преподавания. Я каждый день получаю отчеты, что половину времени вы преподаете программу, а половину — выдвигаете собственные аргументы, которые разрушают все, что вы преподаете. И студенты выходят из аудитории такими же пустыми, как и вошли в нее… фактически, в еще большем замешательстве!

Я сказал:

— Меня это не волнует. Что со мной делали все те годы, пока я был студентом? Меня исключали из одного колледжа за другим. И вы можете сами прийти однажды, послушать и убедиться, обхожусь ли я несправедливо с предписанным курсом. Когда я преподаю предписанный курс, я делаю это во всей возможной полноте, объясняю.

Однажды он пришел и послушал, и через двадцать минут сказал:

— Это действительно великолепно. Я тоже был студентом философии, но никто никогда этого мне не говорил таким образом.

Я сказал:

— Это только половина лекции. Просто обождите, потому что я собираюсь все это разрушить до основания, шаг за шагом.

И когда я полностью это разрушил, он сказал:

— Боже мой! Теперь я понимаю, почему бедные студенты пишут мне отчеты. Вы не предназначены для того, чтобы быть профессором в этой структуре образования. Я могу понять, что то, что вы делаете, абсолютно честно, но эта система не создает людей разума; эта система создает только людей с хорошей памятью — и это все, что нужно. Нам нужны служащие, нам нужны бюрократы — а для этих работ разума не требуется, требуется лишь хорошая память.

Я сказал:

— Другими словами, вам нужны компьютеры, не человеческие существа. Если ваша образовательная система такова, рано или поздно вы замените человеческие существа компьютерами, — и именно это происходит. Всюду важные посты заменяют компьютерами, потому что компьютеры надежнее. Они — просто память, не разум.

Человеческое существо обладает определенным разумом, как бы он ни был подавлен.

Человек, сбросивший атомную бомбу на Хиросиму и Нагасаки — если бы это был компьютер, вопроса бы не было: точное время, точное расстояние в милях, и он бросает бомбу и возвращается. Это просто происходит механически. Но человек, сбросивший эту бомбу, как бы вы ни разрушили предварительно его разум, должен был подумать дважды, что он делает. Убить сто миллионов человек, которые абсолютно ни в чем не виноваты, которые не состоят в армии, которые никому не причинили никакого вреда, — правильно ли это?

И повсеместно все ядерное оружие находится в руках компьютеров, не в руках людей. Компьютеры будут сражаться в третьей мировой войне. Человеческие существа будут гибнуть — это другое дело. Компьютерам все равно, выживут человеческие существа или исчезнут; для них это неважно. Но они сделают точную и эффективную работу, которую не сможет сделать человек.Человек будет испытывать сомнения, уничтожая все человечество. Нечто от разума, лишь небольшой капли разума достаточно, чтобы создать вопрос: «Что я делаю?»

Все наши учреждения, наши религии авторитарны. Не отвечая на вопрос «почему», они говорят вам: «Делайте это просто потому, что так написано в книге; потому, что так говорит Иисус». Иисус не привел ни единого аргумента в пользу того, почему нужно делать так, а не иначе; он не дал ни единого рационального обоснования ни для одной из своих доктрин. Как не сделали этого ни Моисей, ни Кришна.

Кришна просто говорит Арджуне:

— Это идет от Бога: ты должен сражаться.

Это и есть авторитаризм. И Бога используют, им манипулируют в каждой ситуации, чтобы поставить все, что бы вы ни говорили, вне обсуждения.

Мы должны разрушить весь авторитаризм в мире.

Авторитет — это совершенно другое. Авторитаризм связан с обществом, с церковью; авторитет — нечто исходящее из индивидуальной реализации.

Если я что-то вам говорю, я говорю это с авторитетом. Это просто значит, что я вынес это из собственного опыта — но это не значит, что вы должны этому верить. Достаточно того, чтобы вы просто это выслушали; теперь вы можете это обдумать, можете решить за или против.