Карл Маркс - Собрание сочинений, том 19

Гамбургские купцы не ограничились фальсификацией рома. С присущей им гениальностью они сразу увидели, какая потрясающая будущность уготована прусской картофельной водке. Они испробовали свои силы на всякого рода других напитках, и уже к концу 30-х годов никто в непрусской Северной Германии, сколько-нибудь знавший толк в вине, не хотел получать белые французские вина из Гамбурга, так как всем было известно, что они там подслащивались свинцовым сахаром и приобретали тем самым отравляющие свойства. Как бы то ни было, но картофельный спирт стал основой все возрастающей фальсификации напитков. За ромом последовал коньяк, который требовал уже более искусного обращения. Вскоре к вину начали примешивать спирт и, наконец, дошли до того, что стали приготовлять портвейн и испанские вина... совсем без вина: из спирта, воды и растительных соков; последние часто заменялись химическими препаратами. Еще более способствовало процветанию дела то, что во многих странах подобные проделки либо были прямо запрещены, либо так близко подходили под уголовные законы, что не было расчета отваживаться на них. Но Гамбург был резиденцией неограниченной свободы торговли, и фальсификация «на благо Гамбурга» развернулась там вовсю.

Однако монополия в деле фальсификации продолжалась недолго. После революции 1848 г., когда во Франции исключительное господство крупных финансистов и небольшой кучки видных крупных промышленников было заменено кратковременным господством буржуазии в целом, французские промышленники и торговцы начали понимать, какие чудодейственные силы дремлют в бочке прусского картофельного спирта. Они стали подделывать свой коньяк уже у себя дома вместо того, чтобы посылать его нефальсифицированным за границу; а тем более предназначенный для внутреннего потребления коньяк (я называю так для краткости всякую водку, полученную из виноградных выжимок) стали облагораживать крепкой примесью прусского картофельного спирта. Благодаря этому коньяк — единственная водка, которая во Франции идет для массового потребления, — значительно подешевел. Вторая империя покровительствовала этим проделкам, разумеется, в интересах страдающих масс, и в результате к моменту краха наполеоновской династии мы видим, что вследствие благотворного действия старой прусской водки пьянство, которое было там раньше почти неизвестно, получило во Франции значительное распространение.

Ряд небывало плохих сборов винограда и, наконец, торговый договор 1860 г., который открыл для французской торговли вином доступ в Англию, дали толчок для нового прогресса. Слабые вина неурожайных лет, кислоту которых не могло устранить добавление сахара, нуждались в примеси алкоголя для повышения крепости. Их смешивали поэтому с прусским спиртом. Кроме того, англичане привыкли к крепким винам, и натуральные французские вина, которые теперь в огромном количестве шли на экспорт, оказались для англичан слишком слабыми и холодными. Можно ли было найти на свете что-либо лучше прусского спирта, для того чтобы сделать их крепкими и горячими? Бордо все более становился центром фальсификации французских, испанских и итальянских вин, которые превращались там в «тонкое бордо», и вместе с тем — центром... использования прусского спирта.

Да, испанские и итальянские вина! С тех пор как потребление французских красных вин, — а других не желает пить ни один буржуа, — достигло таких огромных размеров в Англии, Северной и Южной Америке и в колониях, —даже почти неисчерпаемых винных богатств Франции оказалось уже недостаточно. Почти весь пригодный сбор винограда в Северной Испании, в том числе весь сбор в богатом виноградом Риохе в долине Эбро, идет в Бордо. Генуя, Ливорно и Неаполь посылают туда же целые корабли, нагруженные вином. С помощью прусского спирта эти вина приводятся в такое состояние, при котором они могут выдержать транспортирование морем, и в то же время этот вывоз вина так повышает цены на него в Испании и Италии, что вино, которое масса трудящегося населения раньше употребляла ежедневно, становится для нее совершенно недоступным. Вместо вина она пьет водку, а главная составная часть этой водки — опять-таки прусский картофельный спирт. Впрочем, г-н фон Кардорф жалуется в рейхстаге на то, что в Италии это происходит еще в недостаточной степени.

Куда ни повернешься, везде мы встречаем прусский спирт. Прусский спирт простирается несравненно дальше, чем рука германского имперского правительства. И всюду, где мы находим этот спирт, он служит прежде всего... для фальсификации. Он становится средством, которое делает южноевропейские вина пригодными для транспортировки морем и отнимает их вместе с тем у местного трудящегося населения. И подобно тому, как копье Ахилла лечило раны, им же нанесенные [29], прусский спирт преподносит рабочему классу взамен отнятого у него вина — фальсифицированную водку! Спирт, добываемый из картофеля, это для Пруссии то же самое, что железо и хлопчатобумажные товары для Англии; это товар, который представляет Пруссию на мировом рынке. Поэтому-то новейший приверженец и вместе с тем возродитель социализма, господин Евгений Дюринг, мог прославлять винокурение «прежде всего... как естественную связь (индустрии) с сельскохозяйственной деятельностью» и торжествующе провозглашать:

«Значение производства спирта так велико, что его скорее можно недооценить, чем переоценить!» [30]

И разумеется, anch' io son'pittore (я тоже живописец, как сказал Корреджо [31]) означает по-прусски: «Я тоже винокур».

Этим, однако, чудесные подвиги прусской картофельной водки далеко не исчерпываются.

«Если прежде в этих районах», — сказал г-н фон Кардорф, — «проживало около 1000 человек на квадратную милю, то теперь, благодаря производству спирта, земля дает пропитание приблизительно 3000 человек на квадратную милю».

И это в общем верно. Я не знаю, о каком времени говорит г-н фон Кардорф, когда он определяет численность населения в 1000 человек на квадратную милю. Когда-нибудь такое время наверное было. Но если исключить провинции Саксонию и Силезию, где винокурение по сравнению с другими отраслями промышленности играет менее видную роль, а также Познань, большая часть которой, несмотря на все усилия правительства, все еще проявляет одно лишь желание — оставаться польской, то у нас имеются три провинции: Бранденбург, Померания и Пруссия. Эти три провинции занимают поверхность в 2415 квадратных миль. В 1817 г. все их население исчислялось в 3479825 человек, или 1441 человек на квадратную милю; в 1871 г. — в 7432407 человек, или 3078 на квадратную милю. Мы совершенно согласны с г-ном фон Кардорфом, когда он рассматривает этот прирост населения главным образом как прямой или косвенный результат винокурения. Если мы отнесем сюда же Альтмарк, северную земледельческую Нижнюю Силезию и преимущественно немецкую часть Познани, в которых население формировалось подобным же образом, то перед нами подлинно водочная область, а вместе с тем и ядро прусской монархии. И тут открывается совершенно другая перспектива. Винокурение выступает в настоящее время в качестве подлинной материальной основы современной Пруссии. Без него прусское юнкерство должно было бы погибнуть; его поместья были бы частично скуплены крупными земельными магнатами, которые образовали бы немногочисленную аристократию в российском духе, а частично были бы раздроблены, образуя основу для самостоятельного крестьянского сословия. Без винокурения ядром Пруссии оставалась бы область с какими-нибудь 2000 человек населения на квадратную милю, область, не способная играть в дальнейшей истории никакой роли, ни положительной, ни отрицательной, пока буржуазная промышленность не развилась бы в достаточной мере, чтобы и здесь взять на себя общественное, а может быть, и политическое руководство. Винокурение дало развитию другое направление. На почве, которая не производит почти ничего, кроме картофеля и захолустных юнкеров, но зато уж в массовом масштабе, на этой почве винокурение оказалось в состоянии выдержать мировую конкуренцию. Пруссия, которой все более благоприятствовал растущий спрос — вследствие уже указанных обстоятельств, — могла подняться до уровня центрального водочного завода мира. При наличных общественных отношениях это означало не что иное, как образование, с одной стороны, класса средних землевладельцев, младшие сыновья которых становились главным материалом для кадров офицерства и бюрократии, т. е. новое продление срока жизни юнкерства; с другой же стороны — образование относительно быстро увеличивающегося класса полукрепостных, из которых рекрутируется масса «кадровых полков» армии. О положении этой рабочей массы, номинально свободной, но практически большей частью совершенно закабаленной помещиком посредством годовых контрактов, натуральной оплаты, жилищными условиями, наконец посредством полицейской власти в поместье, которая при новом законе об округах лишь видоизменила свою форму [32], — о положении этой массы можно получить представление по сочинениям профессора фон дер Гольца. Короче говоря, если Пруссия оказалась в состоянии мало-мальски переварить проглоченные в 1815 г. территории на западном берегу Эльбы, в 1848 г. — подавить революцию в Берлине, в 1849 г., несмотря на рейнско-вестфальские восстания, встать во главе германской реакции, в 1866-г.—провести войну с Австрией, а в 1871 г. — подчинить всю Малую Германию руководству самой отсталой, самой косной, самой невежествен ной, еще полуфеодальной части Германии, если Пруссия могла все это сделать, то чему она этим обязана? — Винокурению.