Карл Маркс - Собрание сочинений, том 18

К тому же немецкий протестантизм — единственная современная форма христианства, которая достойна критики. Католицизм уже в XVIII веке стоял ниже всякой критики и был просто предметом полемики (что за ослы все-таки эти старокатолики!); английскому протестантизму, распавшемуся на бесконечное множество сект, не было свойственно развитие теологии, разве только такое ее развитие, каждый этап которого фиксировался в виде основания новой секты. Только немец обладает теологией и в силу этого имеет объект для критики — исторической, филологической и философской. Эта критика является продуктом Германии, она была бы невозможна без немецкого протестантизма, и тем не менее она абсолютно необходима. С такой религией как христианство нельзя покончить только с помощью насмешек и нападок. Она должна быть также преодолена научно, то есть объяснена исторически, а с этой задачей не в состоянии справиться даже естествознание.

Написано Ф. Энгельсом в конце 1873 — начале 1874 г.

Впервые опубликовано на русском языке в «Архиве Маркса и Энгельса», т, X, 1948

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

Написано К. Марксом в 1874 — начале 1875 г.

Впервые опубликовано в журнале «Летописи марксизма» № II, 1926 г.

Печатается по тексту рукописи

Перевод с немецкого

(*)[В данной работе все места из книги Бакунина, цитируемые Марксом по-русски, заключены в обычные кавычки (« »); там, где Маркс цитирует Бакунина в переводе на немецкий, даются другого рода кавычки („ “).Ред.]

(Вслед за этим на стр. 1: «Борьба» (Streit) в Интернациональном обществе рабочих).

«В Италии, как в России, нашлось довольно значительное количество таких молодых людей, несравненно более, чем в какой-либо другой стране» (стр. 7).

«Да, может быть нигде так не близка социальная революция, как в Италии» (стр. 8).

«В Италии преобладает тот нищенский пролетариат, о котором гг. Маркс и Энгельс, а за ними и вся школа социальных демократов Германии отзываются с глубочайшим презрением, и совершенно напрасно, потому, что в нем, и только в нем, отнюдь же не в вышеозначенном буржуазном слое рабочей массы, заключается и весь ум, и вся сила будущей социальной революции» (стр. 8).

Зато у немцев наоборот: там правительство,

с одной стороны, опирается на хорошее и пр. войско, а с другой — «на верноподданнический патриотизм, на национальное безграничное честолюбие и на то древнее историческое, столь же безграничное послушание и богопочитание власти, которыми отличаются поныне немецкое дворянство, немецкое мещанство» (bourgeoisie), «немецкая бюрократия, немецкая церковь, весь цех немецких ученых и под их соединенным влиянием нередко, увы! и сам немецкий народ» (стр. 11).

«Оказывается, что Пруссия съела Германию. Значит, доколе Германия останется государством», несмотря ни на какие мнимолиберальные, конституционные, демократические «и даже социально-демократические формы, она будет по необходимости первостепенной и главной представительницей и постоянным источником всех возможных деспотизмов в Европе» (стр. 11).

С середины XVI века — до 1815 г. главный источник всех реакционных движений — Австрия (id est [то есть. Ред.] как представительница Германии); с 1815 по 1848 г. — разделилась между Австрией и Пруссией с преобладанием первой из них (Меттерних) (стр. 12); «с 1815 года приступил к этому святому союзу чисто германской реакции, гораздо более в виде охотника, чем дельца, наш татаро-немецкий, всероссийско-императорский кнут» (стр. 13).

Чтобы снять с себя ответственность, немцы стараются уверить себя и других, что главным зачинщиком Священного союза была Россия. „В противность немецким социальным демократам, программа которых ставит первою целью основание пангерманского государства, русские социальные революционеры стремятся прежде всего к совершенному разрушению нашего“ (русского) „государства“ и т. д. (стр. 13).

Ради истины, те из желания защищать политику петербургского кабинета» (стр. 13), Бакунин дает немцам следующий ответ. Великий человек не упоминает даже о союзе при Екатерине и о русском влиянии на Францию со времени революции до Луи-Филиппа включительно, не говоря уж о создании Пруссии при помощи русских со времени Петра I. Не упоминает и об ее происках совместно с Англией с начала XVIII века для порабощения Европы. Он начинает с Александра I и Николая и изображает их деятельность следующим образом:

«Александр рыскал с конца в конец и много хлопотал и шумел; Николай хмурился и грозил. Но тем все и кончилось. Они ничего не сделали… потому, что не могли, оттого, что им не позволили их же друзья, австрийские и прусские немцы; им предоставлена была лишь почетная роль пугал» (bange machen), «действовали же только Австрия, Пруссия и,» „наконец, — под руководством и с позволения той и другой — французские Бурбоны против Испании“ (стр. 13, 14).

Россия только один раз выступила из своих границ — в 1849 г. для спасения Австрии от венгерской революции. Кроме того, в нынешнем веке она два раза душила польскую революцию с помощью Пруссии, столько же заинтересованной в этом, как и она сама. Разумеется, «Россия народная немыслима без польской независимости и свободы» (стр. 14).

Россия ни по уму, ни по могуществу или богатству не занимает такое преобладающее положение в Европе, чтобы голос ее был в состоянии «решать вопросы» (стр. 14).

Россия может что-нибудь сделать лишь будучи вызвана к тому какой-либо из западных держав. (Так, Фридрих II вызвал Екатерину на раздел Польши и чуть ли не Швеции.)

В отношении к революционному движению в Европе Россия, в руках прусских государственных людей, играла роль пугала, а нередко и ширм, за которыми они очень искусно скрывали свои собственные завоевательные и реакционные предприятия. После недавних побед они в этом более не нуждаются и больше этого не делают (стр. 16).

Берлин с Бисмарком — теперь видимая глава и столица реакции в Европе (стр. 16). Реакция (римско-католическая) в Риме, Версале, отчасти в Вене и Брюсселе; кнуто-реакция — в России; но живая, «умная», действительно «сильная» сосредоточена в Берлине и распространяется на все страны Европы из новой германской империи и т. д. (стр. 16).

«Федеральная организация снизу вверх рабочих ассоциаций, групп, общин, волостей и, наконец, областей и народов, это единственное условие настоящей, а не фиктивной свободы, столь же противна их [современного капиталистического производства и банковской спекуляции. Ред.] существу, как не совместима с ними никакая экономическая автономия» (стр. 17).