Карл Маркс - Собрание сочинений, том 18

Следует обзор истории Германии за новейшее время (в особенности с 1815 г.) для доказательства ее рабского сознания и стремления к притеснению…

От последнего приходилось страдать особенно славянам, ибо „историческим назначением“ (немцев), по крайней мере на севере и на востоке, являлось, по их собственным понятиям, истребление, порабощение и „насильственное германизирование“ славянских племен. „Эта длинная и «печальная» история, память о которой глубоко хранится во всех славянских сердцах, без сомнения, отзовется в последней неизбежной борьбе славян против немцев, если социальная революция не помирит их прежде“ (стр. 164).

Следует затем история немецкого патриотизма, начиная с 1815 года. (Материал заимствован из книги проф. Мюллера по истории 1816—1865 годов.)

„Политическое существование прусского королевства (1807) пощажено только благодаря просьбам Александра I“ (стр. 168, 169).

Речи Фихте к немецкой нации. «Но современные немцы, сохранив всю громадность претензий своего философа-патриота, от гуманности его отказались… Для них доступнее патриотизм князя Бисмарка или г-на Маркса» (стр. 171).

После бегства Наполеона из России, по словам Бакунина, „Фридрих-Вильгельм III со слезами «умиления и благодарности» обнял в Берлине своего избавителя, императора всероссийского“ (там же).

„Оставалось поэтому Австрии только одно — не душить Германию“ своим вступлением со всеми своими владениями в Германский союз, как она первоначально предполагала, „но вместе с тем и не позволять Пруссии стать во главе Германского союза. Следуя такой политике, она могла рассчитывать на деятельную помощь Франции и России. Политика России до самого последнего времени, то есть до Крымской войны, состояла именно в систематическом поддержании взаимного соперничества между Австрией и Пруссией, так, чтобы ни одна из них не могла одержать верх над другой, и в то же самое время в возбуждении недоверия и страха в маленьких и средних княжествах Германии и в покровительстве им против Австрии и Пруссии“ (стр. 183). Влияние Пруссии преимущественно нравственное, от нее многого ожидали (после 1815 г.). Поэтому для Меттерниха важно было, чтобы она не давала никакой конституции (обещанной), а чтобы стала с Австрией во главе реакции. „В этих стремлениях он нашел самую горячую «поддержку» во Франции, управляемой Бурбонами, и в императоре Александре, управляемом «Аракчеевым»“ (стр. 184).

„Немцы не нуждались в свободе. Жизнь для них просто немыслима без правительства, то есть без верховной воли, верховной мысли и железной руки, «ими помыкающей». Чем сильнее эта рука, тем более гордятся они и тем самая жизнь становится для них веселее“ (стр. 192).

1830—1840. Слепое подражание французам. „Немцы перестают пожирать галлов, но зато обращают всю свою ненависть на Россию“ (стр. 196). „Все зависело от исхода польской революции. Если бы она восторжествовала, прусская монархия, оторванная от своей северо-восточной опоры и принужденная“ отказаться, если не от всех, то от значительной части своих польских владений, „принуждена была бы искать новой точки опоры в самой Германии, и так как она тогда еще не могла… путем завоеваний… то — путем либеральных реформ“ (стр. 199). После поражения поляков Фридрих-Вильгельм III, оказавший столь значительные услуги своему зятю, императору Николаю, „сбросил маску и пуще прежнего поднял гонение на пангерманских патриотов“ (стр. 200).

„В убеждении, что народные массы носят в своих более или менее развитых историей инстинктах, в своих насущных потребностях и в своих стремлениях, сознательных и бессознательных, все элементы своей будущей нормальной организации, мы ищем этого идеала“ (общественной организации) в самом народе; а так как всякая «государственная» власть, всякое правительство, по существу своему и по своему положению поставленное вне народа, над ним, непременным образом должно стремиться к подчинению его порядкам и целям, ему чуждым, то мы объявляем себя врагами всякой правительственной, «государственной» власти, врагами «государственного» устройства вообще и думаем, что народ может быть только тогда счастлив, свободен, когда, организуясь «снизу вверх» путем самостоятельных и совершенно свободных «соединений» (Vereinigungen) и «помимо» всякой официальной опеки, «но не помимо различных и равно свободных влияний лиц и партий, он сам создаст свою жизнь» (стр. 213).

Таковы „убеждения социальных революционеров, и за это нас называют анархистами“ (стр. 213). „Идеалисты всякого рода, метафизики, позитивисты, поборники преобладания науки над жизнью, доктринерные революционеры, все вместе, с одинаковым «жаром» (Eifer), хотя разными аргументами, «отстаивают» (schьtzen) идею «государства» и «государственной» власти, видя в них совершенно логично по-своему единое спасение общества. Совершенно логично [Подчеркнуто и у Бакунина. Ред.], потому что, приняв раз за основание «положение», что мысль предшествует жизни, отвлеченная теория — общественной практике и что поэтому социологическая наука должна быть исходной точкой для общественных переворотов и перестроек, они необходимым образом приходят к заключению, что так как мысль, теория, наука, по крайней мере в настоящее время, составляют достояние весьма немногих, то эти немногие должны быть руководителями общественной жизни, не только возбудителями, но и управителями всех народных движений, и что на другой день революции новая общественная организация должна быть создана не свободным соединением народных организаций, общин, «волостей, областей снизу вверх», сообразно народным потребностям и инстинктам, а единственно диктаторской властью этого ученого меньшинства, хотя бы и избранного «общенародной волей»“ (стр. 214).

Поэтому „доктринерные революционеры“ никогда не бывают врагами «государства», а лишь врагами существующих правительств, чье место они желают занять в качестве диктаторов (стр. 215).

„И это так справедливо, что в настоящее время, когда в целой Европе торжествует реакция, когда все правительства и пр. готовятся под предводительством князя Бисмарка к отчаянной борьбе против социальной революции; теперь, когда, казалось бы, все искренние революционеры должны соединиться, чтобы дать отпор отчаянному нападению интернациональной реакции, — мы видим, напротив, что доктринерные революционеры под предводительством г-на Маркса везде держат сторону «государственности» и «государственников» против « народной революции» (стр. 216). Во Франции они стояли на стороне «государственного» республиканца-реакционера Гамбетты, против революционной Ligue du Midi [Южной лиги. Ред.], которая только одна могла спасти Францию и от немецкого порабощения, и от еще более опасной и ныне торжествующей коалиции клерикалов, легитимистов, бонапартистов, орлеанистов; в Испании они открыто приняли сторону Кастелара, Пи-и-Маргаля и мадридской конституанты; наконец, в Германии и вокруг Германии, в Австрии, Швейцарии, Голландии, Дании они служат службу князю Бисмарку, на которого, по собственному признанию, смотрят как на весьма полезного революционного «деятеля», помогая ему в деле пангерманизирования всех этих стран“ (стр. 216, 217).