Карл Маркс - Собрание сочинений, том 18

Составлено К. Марксом и Ф. Энгельсом

Напечатано в виде брошюры ((Resolutions du congres general tenu a la Haye du 2 au 7 septembre 1872», Londres, 1872, а также в газетах «La Emancipacion» № 72, 2 ноября 1872 г. и «The International Herald» № 37, 14 декабря 1872 г.

Печатается по тексту брошюры, сверенному с рукописью Энгельса

Перевод с французского

В XVIII веке, — говорит оратор, — короли и сильные мира сего имели обыкновение собираться в Гааге для обсуждения интересов своих династий.

Именно там, вопреки всем запугиваниям, мы решили созвать конгресс рабочих. В среде самого реакционного населения мы хотели подтвердить жизнеспособность, распространение и надежды на будущее нашего великого Товарищества.

Когда наше решение стало известным, то заговорили об эмиссарах, которых мы якобы послали для подготовки почвы. Да, мы не отрицаем, что у нас повсюду имеются эмиссары, но в большинстве случаев они нам неизвестны. Нашими эмиссарами в Гааге были рабочие, труд которых так тяжел; и в Амстердаме это тоже были рабочие, те самые, которые работают по 16 часов в день. Вот наши эмиссары, других у нас нет; и во всех странах, где бы мы ни появились, они всегда готовы дружески нас встретить, так как они очень быстро понимают, что улучшение их положения является нашей целью.

Гаагский конгресс успешно выполнил три важных дела:

Он провозгласил необходимость для рабочего класса вести в области политической такую же борьбу со старым, разрушающимся обществом, как и в области социальной; и мы можем поздравить себя с тем, что эта резолюция Лондонской конференции теперь включена в наш Устав [См. настоящий том, стр. 143. Ред.].

Некая группа, сформировавшаяся в нашей среде, провозгласила воздержание рабочих от политической деятельности.

Мы сочли своим долгом заявить, насколько опасными и пагубными являются эти принципы для нашего дела. Рабочий должен со временем захватить в свои руки политическую власть, чтобы установить новую организацию труда; он должен будет ниспровергнуть старую политику, поддерживающую устаревшие институты, если не хочет, подобно первым христианам, пренебрегавшим и отвергавшим политику, лишиться навсегда своего царства на земле.

Но мы никогда не утверждали, что добиваться этой цели надо повсюду одинаковыми средствами.

Мы знаем, что надо считаться с учреждениями, нравами и традициями различных стран; и мы не отрицаем, что существуют такие страны, как Америка, Англия, и если бы я лучше знал ваши учреждения, то может быть прибавил бы к ним и Голландию, в которых рабочие могут добиться своей цели мирными средствами. Но даже если это так, то мы должны также признать, что в большинстве стран континента рычагом нашей революции должна послужить сила; именно к силе придется на время прибегнуть, для того чтобы окончательно установить господство труда [В газете «Volksstaat» вместо этой фразы напечатано; «Однако не во всех странах дело обстоит именно так». Ред.].

Гаагский конгресс установил новые и еще более широкие полномочия для Генерального Совета. В самом деле, в тот момент, когда в Берлине собираются коронованные особы, и на этом собрании могущественных представителей феодализма и прошлой эпохи должны быть приняты против нас новые и более суровые репрессивные меры; в тот момент, когда организуются преследования, Гаагский конгресс счел благоразумным и необходимым усилить полномочия своего Генерального Совета и централизовать для предстоящей борьбы деятельность, которую разобщенность сделала бы бесплодной. Да и кому, кроме наших врагов, могут внушить тревогу полномочия Генерального Совета? Разве у него есть бюрократический аппарат или вооруженная полиция, для того чтобы заставить повиноваться себе? Разве его авторитет не является чисто моральным? И разве он не сообщает федерациям свои постановления, выполнение которых на них же и возложено? Поставленные в такие условия, без армии, без полиции, без чиновничества, коронованные особы, если бы они должны были строить свою власть исключительно на моральном влиянии и моральном авторитете, оказались бы слабым препятствием на пути революции.

И, наконец, Гаагский конгресс перенес местопребывание Генерального Совета в Нью-Йорк. Многие, даже из числа наших друзей, были, по-видимому, удивлены таким решением. Они, очевидно, забывают, что Америка становится по преимуществу миром рабочих, что ежегодно на этот второй континент переселяется полмиллиона рабочих и что на этой почве, на которой рабочий преобладает, необходимо, чтобы Интернационал пустил глубокие корни. Кроме того, постановление конгресса дает Генеральному Совету право кооптировать в свой состав тех членов, которых он признает нужными и полезными для общего дела. Положимся же на его благоразумие и будем надеяться, что он сумеет избрать людей, стоящих на высоте своих задач, которые смогут высоко держать в Европе знамя нашего Товарищества.

Граждане, вспомним об основном принципе Интернационала: о солидарности. Мы добьемся великой цели, к которой стремимся, если мы прочно укрепим среди всех рабочих во всех странах этот животворный принцип. Революция должна быть солидарной, и этому учит нас великий опыт Парижской Коммуны, которая пала потому, что [В газете «volksstaat» далее следует: «не было проявлено солидарности рабочими других стран». Ред.] во всех главных центрах, в Берлине, Мадриде и других, одновременно не вспыхнуло великое революционное движение, соответствующее высокому уровню борьбы парижского пролетариата.

Что касается меня, то я буду продолжать свое дело и неустанно работать над созданием этой, столь плодотворной для будущего, солидарности всех рабочих. Нет, я не ухожу из Интернационала, и остаток моей жизни, как и моя прежняя деятельность, будет посвящен торжеству социальных идей, которые, как мы в этом глубоко убеждены, рано или поздно приведут к господству пролетариата во всем мире.

Напечатано в газетах «La Liberte» № 37, 15 сентября 1872 г., «Der Volksstaat» № 79, 2 октября 1872 г.

Печатается по тексту газеты «La Liberte», сверенному с текстом газеты «Der Volksstaat»

Перевод с французского

Милостивый государь!

В газете «Figaro» от 11 сентября воспроизведен разговор, который якобы состоялся у меня с корреспондентом газеты «Soir» [188]. Печатные органы типа «Figaro» могут себе позволить любую клевету и никто не возьмет на себя труд ее опровергнуть; но если продажное воображение какого-то корреспондента доходит до того, что он вкладывает мне в уста тяжкие обвинения против моих друзей из прежнего Генерального Совета, то я не могу не заявить, что когда он осмеливается утверждать, будто обменялся со мной хотя бы одним словом, в его словах нет ни капли правды.