Карл Маркс - Собрание сочинений, том 18

2) «Тем быком, которого» (при социальной реформе) «надо взять за рога, является так называемая в либеральной школе политической экономии производительность капитала, на самом деле не существующая, но мнимым своим существованием служащая покровом всякого неравенства, тяготеющего над современным обществом».

Итак, бык, которого надо взять за рога, «на самом деле не» существует, стало быть, не имеет и «рогов». Все зло не в нем, а в его мнимом существовании. Тем не менее, «так называемая производительность (капитала) в состоянии чудесным образом воздвигать на земле дома и города», существование которых уж отнюдь не «мнимо» (стр. 12). И человек, который, несмотря на то, что «Капитал» Маркса «и ему хорошо знаком», так безнадежно-путано лепечет что-то об отношении между капиталом и трудом, берет на себя смелость указывать немецким рабочим новый и лучший путь и выдает себя за «зодчего», которому «по крайней мере в общем и целом ясна архитектоника будущего общества»!

Никто ближе не «подошел к определенным, конкретным общественным отношениям», чем сделал это Маркс в «Капитале». Двадцать пять лет употребил он на то, чтобы всесторонне исследовать их, и результаты его критики повсюду содержат также и зародыши так называемых решений, поскольку последние вообще возможны в настоящее время. Но любезному Мюльбергеру этого мало. Все это абстрактный социализм, мертвые абстрактные формулы. Вместо того чтобы изучать «определенные конкретные общественные отношения», любезный Мюльбергер довольствуется чтением нескольких томов Пруд она, которые ровно ничего не говорят ему об определенных конкретных общественных отношениях, но зато дают ему очень определенные конкретные чудодейственные рецепты от всех общественных зол; и этот готовый план социального спасения, эту прудоновскую систему он преподносит немецким рабочим под тем предлогом, что он хочет «распрощаться с системами», между тем как я, дескать, «избираю противоположный путь»! Чтобы уразуметь это, я должен предположить, что я слеп, а Мюльбергер глух, так что мы никак не можем объясниться друг с другом.

Довольно. Если полемика эта не сослужит никакой другой службы, то она во всяком случае полезна уж тем, что показала, как обстоит дело с практикой этих называющих себя «практическими» социалистов. Эти практические предложения для устранения всех социальных зол, эти социальные панацеи всегда и повсюду изготовлялись основателями сект, выступавших в те времена, когда пролетарское движение было еще в младенческом возрасте. К их числу относится и Прудон. Развитие пролетариата отбрасывает в сторону эти детские пеленки и воспитывает в самом рабочем классе понимание того, что нет ничего менее практичного, чем эти заранее вымышленные, пригодные к любому случаю «практические решения», и что, напротив, практический социализм заключается в правильном понимании различных сторон капиталистического способа производства. Для рабочего класса, обладающего таким пониманием, никогда не представит трудности в каждом данном случае решить, против каких социальных учреждений и каким образом следует направить свои главные удары.

Милостивый государь!

Мое внимание привлекла заметка в сегодняшнем номере «Times», озаглавленная: «Карл Маркс и Интернационал». В этой заметке утверждается, что Генеральный Совет Международного Товарищества Рабочих, предлагая различным федерациям и секциям самим выдвигать кандидатуры уполномоченных для утверждения их Генеральным Советом, объявил

«настоятельно необходимым, чтобы точная копия была одновременно послана Карлу Марксу в Лондон. Смысл этого заключается в том, что полномочия получат только лица, приемлемые для Карла Маркса в Лондоне и одобренные им. Так как эти агенты, само собой разумеется, будут поддерживать с ним постоянную связь, то фактически он явится единоличным руководителем движения».

Циркуляр, о котором идет речь, опубликован, в числе прочих, и лейпцигской газетой «Volksstaat» от 25 декабря [258]. В нем предлагается членам Товарищества в Германии послать копию своих предложений бывшему секретарю-корреспонденту для Германии (то есть мне) для установления подлинности документа. Ясно, что новый Генеральный Совет не может знать ни самих людей, ни их почерка. Моя роль в данном вопросе представлялась нью-йоркскому Генеральному Совету настолько само собой разумеющейся, что меня даже предварительно не известили. Что касается «агентов» для других стран, где свободная организация Интернационала встречает препятствия со стороны законодательства, я к удостоверению их личности не имею никакого отношения.

Далее заметка сообщает:

«Во Франции эти агенты исключают членов, не выслушав их, по своему усмотрению распускают секции, комитеты и федерации».

Вашему корреспонденту придется объяснить, каким образом эти «агенты» могут совершать все эти ужасы, когда ни один из них еще не был назначен. Если во Франции и были исключены из Интернационала некоторые лица, то они были исключены местными секциями, а вовсе не нью-йоркским Генеральным Советом.

Остаюсь, милостивый государь, вашим покорным слугой

Карл Маркс

2 января

Напечатано в газете «Times» № 27577, 3 января 1873 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке публикуется впервые

Действительно, французская «великая нация» справедливо оттеснена на задний план германской «великой нацией». В Версале возникает политический кризис, потому что французские захолустные юнкеры замышляют заменить существующую республику монархией; а в это самое время в Берлине разражается кризис, потому что прусские захолустные юнкеры не желают пожертвовать все еще сохраняющейся у них, спустя восемьдесят лет после французской революции, старофеодальной помещичьей полицией. Можно ли теперь еще сомневаться в превосходстве немецкой «культуры» над французской цивилизацией? Французы с обычным для них легкомыслием препираются о пустой форме: республика или монархия. Основательные пруссаки докапываются до корня вещей и наконец-то, в 1872 г., последними в Европе, если не считать Мекленбурга и России, решают вопрос, будет ли крестьянская спина, эта основа общества, ограждена от помещичьего кнута — или же нет!

Ничто так не характерно для жалкого поведения прусской буржуазии, как весь этот фарс с положением об округах [259] . В 1848 г. в Пруссии была революция; власть была в руках у буржуазии; если бы только войско присягнуло конституции, — все равно какой, — буржуазия удержала бы власть. Испуг феодалов и бюрократов был так велик, что уничтожение еще сохранившихся остатков феодализма казалось тогда само собой разумеющимся. И в самом деле, первые проекты конституции 1848 и даже 1849 г. заключали в себе, хотя и в обычной убогой форме, все существенное в этом направлении. Самого незначительного сопротивления буржуазии было бы достаточно, чтобы восстановление феодальных прав стало невозможным; кроме нескольких захолустных юнкеров, да разве еще романтика Фридриха-Вильгельма IV, никто в них не был больше заинтересован. Но едва лишь европейская реакция одержала победу, как прусская буржуазия поползла к ногам Ман-тёйфеля, отвечая на каждый удар его плетки исполненным благодарности вилянием хвоста. Она не только возвратила ост-эльбским юнкерам вотчинную полицию и всякий прочий феодальный хлам; она даже сама себя покарала за свой греховный либерализм, собственноручно уничтожив установленную в 1808 г. свободу промышленности и восстановив в середине XIX столетия цехи [260].