Карл Маркс - Собрание сочинений, том 21

Поскольку буржуазия еще предъявляла политические притязания! В самом деле, нельзя отрицать, что в устах национал-либералов эти притязания сократились до очень скромных размеров и с каждым днем все больше сокращались. Эти госиода не только не требовали, чтобы Бисмарк облегчил им сотрудничество с ним, но, наоборот, старались угождать ему, где это было возможно, а очень часто и там, где это не было возможно или было недопустимо. То, что Бисмарк их презирал, ему в вину никто не поставит, — но разве его юнкеры были хоть на волосок лучше и мужественнее?

Другая область, в которой предстояло установить единство империи, область денежного обращения, была упорядочена монетным и банковским законодательством 1873–1875 годов. Введение золотой валюты было значительным прогрессом, но вводилась она медленно и с большими колебаниями и до сих пор еще не упрочилась окончательно. Принятая денежная система, в основу которой была положена под названием марки одна треть талера, взятая за единицу с десятичным делением, была еще в конце 30-х годов предложена Зётбером; фактически денежной единицей являлась золотая двадцатимарковая монета. Посредством почти незаметного изменения ее стоимости можно было сделать ее совершенно равноценной либо английскому соверену, либо золотой монете в 25 франков, либо американской золотой монете в 5 долларов и приобщиться таким образом к одной из трех главных денежных систем мирового рынка. Однако предпочли создать свою особую денежную систему, затруднив этим без нужды торговлю и курсовые расчеты. Законы об имперских казначейских билетах и банках ограничивали спекуляцию мелких государств и их банков ценными бумагами и ввиду наступившего тем временем краха предусматривали соблюдение некоторой осторожности, вполне уместной для Германии, не искушенной еще в этой области. И тут экономические интересы буржуазии были, в общем, соответствующим образом приняты во внимание.

Наконец, надо было еще ввести согласованное единое законодательство в области судебного права. Сопротивление, оказанное средними германскими государствами распространению компетенции империи на материальное гражданское право, было преодолено, но гражданский кодекс все еще находится в процессе составления, между тем как в уголовном кодексе, уголовном и гражданском процессе, торговом праве, конкурсном уставе и судоустройстве уже было установлено единообразие. Устранение действовавших в мелких государствах пестрых правовых норм, формальных и материальных, было уже само по себе настоятельной потребностью для дальнейшего развития буржуазного общества, и в этом устранении главная заслуга новых законов, — гораздо большая, чем в их содержании.

Английский юрист опирается на такое историческое развитие права, которое пронесло через средневековье и сохранило значительную долю древнегерманской свободы, которое не знает полицейского государства, в зародыше задушенного двумя революциями XVII века, и которое достигает своей высшей точки в двухвековом непрерывном развитии гражданской свободы. Французский юрист опирается на великую революцию, которая, полностью уничтожив феодализм и абсолютистский полицейский произвол, перевела экономические условия жизни только что возникшего современного общества на язык юридических норм в своем классическом кодексе, провозглашенном Наполеоном. А какова историческая основа, на которую опираются наши немецкие юристы? Не что иное, как растянувшийся на столетия, пассивный, большей частью подгоняемый ударами извне и до сих пор еще не завершившийся процесс разложения остатков средневековья; экономически отсталое общество, в котором феодальный юнкер и цеховой мастер бродят как призраки в поисках нового воплощения; правопорядок, в котором, несмотря на упразднение в 1848 г. тайной юстиции монархов, полицейский произвол до сих пор с каждым днем пробивает брешь за брешью. Из этой наихудшей из всех плохих школ вышли творцы новых имперских кодексов, и каковы были авторы, таковой оказалась и их работа. Не говоря о чисто юридической стороне, политической свободе в этих кодексах пришлось довольно туго. Если суды шеффенов [545]предоставляют буржуазии и мелкой буржуазии возможность участвовать в обуздании рабочего класса, то от опасности возрождения буржуазной оппозиции государство по возможности обеспечивает себя ограничением компетенции судов присяжных. Политические статьи уголовного кодекса часто настолько неопределенны и растяжимы, словно они скроены по мерке нынешнего имперского суда, а этот суд — по их мерке. Само собой разумеется, что новые кодексы представляют шаг вперед по сравнению с прусским правом — сводом законов, чудовищнее которого не мог бы в наши дни состряпать и Штёккер, даже если бы он подвергся обрезанию. Но те провинции, в которых до сих пор действовало французское право, слишком остро чувствуют различие между полинявшей копией и классическим оригиналом. И именно отречение национал-либералов от своей программы сделало возможным это усиление государственной власти за счет гражданских свобод, этот первый действительный шаг назад.

Следует еще упомянуть об имперском законе о печати. Относящееся сюда материальное право в основных чертах было уже регламентировано уголовным кодексом; установление единообразных формальных определений для всей империи и уничтожение существовавших еще кое-где залогов и штемпельных сборов составляло, таким образом, главное содержание этого закона и, вместе с тем, единственный достигнутый в этой области прогресс.

Чтобы Пруссия еще раз могла себя показать как образцовое государство, в ней было введено так называемое самоуправление. Задача заключалась в том, чтобы устранить наиболее вопиющие остатки феодализма и в то же время на деле оставить по возможности все как было. Для этого послужило положение об округах [546]. Сеньориальная полицейская власть господ юнкеров стала анахронизмом. Она была отменена на словах, как феодальная привилегия, но фактически снова восстановлена созданием самостоятельных земских округов [Gutsbezirke], внутри которых помещик или сам выступает в качестве земского начальника [Gutsvorsteher] с полномочиями сельского общинного старосты [landlicher Gemeindevorsteher], или же назначает такого начальника; эта власть юнкеров была фактически восстановлена также благодаря передаче всей полицейской власти и полицейской юрисдикции в пределах административного округа [Amtsbezirk] окружному начальнику (Amtsvorsteher], каковым в сельской местности, разумеется, почти всегда без исключения был крупный землевладелец; под- его надзор попадали таким образом и сельские общины. Феодальные привилегии были отняты у отдельных лиц, но связанное с ними полновластие было передано всему классу. При помощи аналогичного мошеннического приема английские крупные землевладельцы стали мировыми судьями и господами в сельской администрации, полиции и низших судебных органах, обеспечив себе таким образом под новым, модернизированным титулом дальнейшее пользование всеми важнейшими постами в управлении, которые им уже нельзя было сохранить за собой в старой феодальной форме. Но в этом единственное сходство между английским и немецким «самоуправлением». Хотел бы я видеть английского министра, который посмел бы предложить в парламенте, чтобы выборные местные должностные лица подлежали утверждению, чтобы в случае неугодных выборов вместо этих лиц правительство в принудительном порядке назначало заместителей, чтобы вводились должности государственных чиновников с полномочиями прусских ландратов, членов окружных управлений и обер-президентов, чтобы осуществлялось предусмотренное положением об округах право государственных органов управления вмешиваться во внутренние дела общин, мелких административных единиц и округов и, наконец, чтобы применялось совершенно неслыханное в странах английского языка и английского права запрещение прибегать к правовой защите, как это мы встречаем почти на каждой странице положения об округах. И в то время как окружные собрания и провинциальные ландтаги все еще составляются по старому феодальному способу из представителей трех сословий — крупных землевладельцев, городов и сельских общин, — в Англии даже самое архиконсервативное министерство вносит билль о передаче всего управления графствами в руки органов, избираемых почти всеобщим голосованием [547].