Карл Маркс - Собрание сочинений, том 22

Этому человеку науки также пришлось испытать на себе действие закона против социалистов. Шесть или семь лет тому назад он направлялся из Швейцарии в Дармштадт. В это время где-то в руки полиции попал ящик с газетой «Sozialdemokrat», издававшейся в Цюрихе. Кто же иной мог провезти эту контрабанду, как не профессор социал-демократ? Ведь по полицейским понятиям химик — это, во всяком случае, научно вымуштрованный контрабандист. Короче говоря, был произведен обыск у его матери, у его брата; но профессор оказался в Хёхсте. Немедленно дали телеграмму; произвели обыск и там, но при этом нашли нечто совершенно неожиданное, а именно английский паспорт. Дело в том, что Шорлеммер после издания в Германии закона против социалистов принял английское подданство. Перед этим английским паспортом полиция спасовала: дипломатических осложнений с Англией все-таки остерегались. Все дело закончилось большим скандалом в Дармштадте, в результате которого на ближайших выборах мы приобрели по меньшей мере еще 500 голосов.

От имени Правления партии я возложил на могилу верного друга и партийного товарища венок с красными лентами и с надписью: «From the Executive of the Social-Demokratic Party of Germany» [ «От правления Социал-демократической партии Германии». Ред.] .

Лондон, 1 июля 1892 г.

Напечатано в приложении к газете «Vorwarts» № 153, 3 июля 1892 г.

Подпись: Фридрих Энгельс

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

Книга, вновь предлагаемая вниманию немецкого читателя, впервые вышла в свет летом 1845 года. Как в положительных, так и в отрицательных своих чертах она носит на себе следы молодости автора. Мне было тогда 24 года; теперь я втрое старше, но, перечитывая вновь эту юношескую работу, я нахожу, что мне за нее нечего краснеть. Поэтому я и не собираюсь в какой бы то ни было мере стирать с нее эту печать юности. Я вновь предлагаю ее читателю без изменений. Я только сформулировал более отчетливо несколько не совсем ясных мест и кое-где добавил краткие подстрочные примечания, помеченные настоящим (1892) годом.

О судьбе этой книги скажу лишь, что в 1887 г. она была издана в Нью-Йорке в английском переводе (г-жи Флоренс Келли-Вишневецкой) и что перевод этот был переиздан в 1892 г. в Лондоне у Суона Зонненшайна и К°. Предисловие к американскому изданию [327]легло в основу предисловия к английскому изданию, а это последнее — в основу настоящего предисловия к немецкому изданию. Современная крупная промышленность в такой сильной степени уравнивает экономические отношения всех тех стран, где она появляется, что едва ли я должен говорить с немецким читателем иначе, чем с читателем американским и английским.

Описанное в этой книге положение вещей, по крайней мере поскольку оно касается Англии, в настоящее время во многих отношениях принадлежит прошлому. Один из законов современной политической экономии, хотя в наших общепризнанных учебниках это четко и не сформулировано, состоит в том, что, чем больше развито капиталистическое производство, тем меньше может оно прибегать к тем приемам мелкого надувательства и жульничества, которые характеризуют его ранние стадии. Мелкие махинации польского еврея, представителя европейской торговли на самой низкой ступени ее развития, те самые махинации, которые так хорошо служат ему на его родине и широко практикуются там, ставят его в затруднительное положение, как только он попадает в Гамбург или Берлин. Точно так же какой-нибудь комиссионер из Берлина или Гамбурга, еврей или христианин, попав на манчестерскую биржу, обнаруживал, как это было по крайней мере еще недавно, что для того чтобы дешево купить хлопчатобумажную пряжу или ткань, он должен лучше отказаться от тех, хотя и не столь грубых, но все-таки весьма убогих хитростей и уловок, которые у него на родине считались верхом мудрости для дельца. Впрочем, с развитием крупной промышленности многое как будто бы изменилось также и в Германии и даже утратил свою репутацию — особенно после промышленной Йены, пережитой немцами в Филадельфии [328]— добропорядочный старонемецкий принцип, согласно которому людям только может доставить удовольствие, когда им сначала подсовывают хорошие образцы, а вслед за тем шлют недоброкачественный товар! И действительно, эти махинации уже не оправдывают себя на крупном рынке, где время — деньги и где известный уровень коммерческой честности неизбежно развивается не из порывов к добродетели, а только для того, чтобы не терять понапрасну время и труд. И точно так же происходило дело в Англии с отношениями между фабрикантом и его рабочими.

Оживление деловой жизни после кризиса 1847 г. послужило началом новой промышленной эпохи. Отмена хлебных законов и с необходимостью вытекавшие из нее дальнейшие финансовые реформы предоставили английской промышленности и торговле нужный для их развития простор. Вслед за этим были открыты золотые россыпи в Калифорнии и Австралии. Во все возраставшей степени развивалась способность колониальных рынков поглощать английские промышленные товары. В Индии миллионы ручных ткачей были окончательно уничтожены механическим ткацким станком Ланкашира. Китай становился все более и более доступным. Но быстрее всех других развивалась Америка, развивалась темпами, неслыханными даже для этой страны гигантского прогресса, а Америка — и этого не следует забывать — была тогда только колониальным рынком, правда, превосходящим все остальные, то есть была страной, которая поставляла сырье и получала промышленные изделия извне, в данном случае из Англии.

И, наконец, новые средства сообщения, появившиеся к концу предшествовавшего периода — железные дороги и океанские пароходы — применялись теперь в международном масштабе; они на деле создали мировой рынок, существовавший до этого лишь в потенции. Этот мировой рынок состоял тогда еще из некоторого числа стран, преимущественно или исключительно сельскохозяйственных, группировавшихся вокруг одного крупного промышленного центра — Англии, которая потребляла большую часть излишков их сырья и взамен удовлетворяла большую часть их потребностей в промышленных изделиях. Не удивительно, таким образом, что промышленный прогресс Англии был настолько колоссальным и неслыханным, что то состояние, в котором она находилась в 1844 г., кажется нам теперь сравнительно ничтожным, чуть ли не первобытным.

И в той же мере, в какой происходил этот рост, в фабричной промышленности, по-видимому, устанавливались какие-то нормы морали. Применяемое в конкуренции фабрикантов между собой мелкое обворовывание рабочих уже не оправдывало себя. Размах дел перерос уже эти жалкие средства добывания денег; у фабриканта-миллионера были дела поважнее, чем терять время на такие махинации, они годились только для мелких, нуждавшихся в деньгах дельцов, которые должны были подбирать каждый грош, чтобы не пасть жертвой конкуренции. Так в фабричных районах была ликвидирована система оплаты труда товарами, был принят билль о десятичасовом рабочем дне и проведен целый ряд других, второстепенных реформ — в духе, прямо противоположном свободной торговле и неограниченной конкуренции, но зато целиком в интересах крупного капиталиста, который ведет конкурентную борьбу с находящимися в менее благоприятных условиях собратьями.