Карл Маркс - Собрание сочинений, том 22

Разорение крестьян, вызываемое переходом от натурального хозяйства к денежному, этим главным средством создания внутреннего рынка для промышленного капитала, классически изображено Буагильбером и Вобаном на примере Франции во времена царствования Людовика XIV [258]. Но то, что в то время происходило, — это детская игра по сравнению с тем, что происходит ныне в России. Во-первых, самый масштаб раза в три-четыре больше, а во-вторых, несоизмеримо более глубок тот переворот в условиях производства, ради которого был навязан крестьянам этот переход от натурального хозяйства к денежному. Французский крестьянин медленно втягивался в сферу мануфактурного производства, русский же крестьянин сразу попадает в бурный водоворот крупной промышленности. Если мануфактурное производство било по крестьянам из кремневого ружья, то крупная промышленность бьет по ним из магазинного ружья.

Таково было положение, когда неурожай 1891 г. сразу обнажил весь переворот со всеми его последствиями, незаметно происходивший уже давно, но остававшийся не замеченным европейским филистером. Это положение было именно таково, что первый же неурожай должен был повлечь за собой кризис в масштабе всей страны. И кризис наступил — такой, какого не преодолеть в течение многих лет. Перед лицом такого голода бессильно любое правительство, но больше всего русское, которое само специально приучает своих чиновников к воровству. Старые коммунистические обычаи и порядки, имевшиеся у русского крестьянства, отчасти уничтожались после 1861 г. ходом экономического развития, отчасти систематически искоренялись самим правительством. Старая коммунистическая община распалась или во всяком случае распадается, но в тот самый момент, когда отдельный крестьянин становится на собственные ноги, у него в этот момент вырывают почву из-под ног. Удивительно ли после этого, что прошлой осенью озимые были засеяны лишь в очень немногих уездах? А там, где они были засеяны, их большей частью погубила непогода. Удивительно ли, что рабочий скот, главное орудие крестьян, сначала сам испытывал недостаток корма, а затем, по той же неумолимой причине, был съеден самим крестьянином? Удивительно ли, что крестьянин покидает свой родной дом и бежит в город, где он тщетно ищет работу, но куда он тем вернее заносит голодный тиф?

Словом, мы имеем здесь дело не просто с очередным голодом, а с глубоким кризисом, который годами незаметно подготавливался экономической революцией и в результате неурожая принял лишь острую форму. Но этот острый кризис в свою очередь снова становится хроническим и угрожает затянуться на долгие годы. В экономическом отношении кризис ускоряет разложение старокоммунистической крестьянской общины, обогащение деревенских ростовщиков (kulaki), превращение их в крупных землевладельцев и вообще переход земельных владений дворянства и крестьян в руки новой буржуазии.

Для Европы этот кризис означает пока мир. Воинственный пыл России парализован на ряд лет. Вместо того чтобы миллионы солдат умирали на полях сражений, миллионы русских крестьян умирают с голоду. Чем, однако, все это кончится для русского деспотизма? Поживем — увидим.

Лондон, 13 ноября 1891 г.

Дорогие товарищи!

Примите мою самую искреннюю благодарность за ваше любезное приглашение на празднование десятилетнего юбилея газеты «Volksfreund». К сожалению, я не могу на нем присутствовать лично, так как меня удерживает здесь работа над третьим томом «Капитала» Маркса, томом, который должен, наконец, выйти в свет. Так что пусть заменят меня эти строки.

Я пользуюсь, однако, возможностью, чтобы от всего сердца поздравить вас с вашим славным юбилеем. Я знаю, чего стоит в течение десяти лет поддерживать существование такого боевого социал-демократического органа, как «Volksfreund», в условиях австрийских законов о печати и других полицейских законов, и я имею представление также, по крайней мере в общих чертах, о жертвах, которые за эти десять лет пришлось ради этого принести. И то, что вы, вопреки всему, сумели сохранить газету, тем более делает вам честь; ведь австрийское законодательство о печати, исходящее из того, что органы имущих классов в общем и целом не представляют опасности, направлено, по-видимому, именно на то, чтобы посредством давления на денежные средства рабочих газет либо довести их до разорения, либо сделать послушными. И если рабочие Брюнна, несмотря на это финансовое давление, сумели все же выпускать свою газету в течение целых десяти лет, ни в какой мере не отрекаясь при этом от своего знамени, то это — еще одно доказательство той выдержки и того духа самопожертвования, которые можно теперь встретить только среди рабочих.

Я не могу закончить эти строки, не выразив еще раз своей великой радости по поводу того, что в то время как младочешские [260] и старонемецкие буржуа повсюду враждуют между собой, чешские и немецкие рабочие единодушно, плечо к плечу ведут борьбу за освобождение всего пролетариата.

Еще раз сердечно благодарю и поздравляю вас

Ваш старый

Фр. Энгельс

Напечатано в газете «Volksfreund» № 22, 25 ноября 1891 г.

Печатается по тексту газеты, сверенному с черновой рукописью

Перевод с немецкого

Милостивый государь!

Ради восстановления исторической правды я прошу Вас напечатать прилагаемый ответ [См настоящий том, стр. 268–269. Ред. ] на одно из самых гнусных клеветнических измышлений, когда-либо состряпанных [261].

Я сожалею, что «Daily Chronicle», оказавшая такие большие услуги рабочему классу Англии, позволяет своим иностранным корреспондентам распространять клеветнические измышления о рабочем движении на континенте и его вождях.

С совершенным почтением

Написано 17 ноября 1891 г.

Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К. Маркса и Ф. Энгельса, 1 изд., т. XXVIII. 1940 г.

Печатается по черновой рукописи

Перевод с английского

Милостивый государь!

Сегодня в утреннем выпуске Вашей газеты Ваш парижский корреспондент, наряду с другими ложными сообщениями, касающимися семьи моего покойного друга Карла Маркса, утверждает, что после падения Коммуны французский министр юстиции отдал приказ арестовать г-на Поля Лафарга, только что избранного депутатом в Лилле. Далее корреспондент продолжает:

«Г-жа Маркс, как говорят, в это время указала властям местонахождение одного склада оружия с условием, что оставят в покое ее зятя. После этого г-н Лафарг перешел испанскую границу».