Карл Маркс - Собрание сочинений, том 10

Уяснив себе обстоятельства, которые обусловили происхождение и характерные черты конституции 1812 г., мы должны теперь разрешить загадку ее внезапного и не встретившего сопротивления исчезновения при возвращении Фердинанда VII. Редко мир был свидетелем столь унизительного зрелища. Когда Фердинанд 16 апреля 1814 г. вступил в Валенсию,

«ликующие люди впряглись в его экипаж, словами и жестами выражая свою готовность нести старое иго. Раздавались крики: «Да здравствует неограниченная власть короля! Долой конституцию!»»

Во всех больших городах так называемая Пласа Майор, Большая площадь, во время революции была переименована в Пласа де ла Конститусион; причем слова эти были высечены на каменной плите. В Валенсии эта плита была заменена «временной» деревянной плитой с надписью: Пласа Реал де Фернандо VII. В Севилье толпа сместила всех представителей власти, выбрала вместо них на старые должности других и потребовала от новых властей восстановления инквизиции. От Аранхуэса до Мадрида экипаж Фердинанда тащил народ. Когда король вышел, толпа подхватила его на руки, торжественно показала его скопившимся в огромном количестве перед дворцом людям и отнесла в королевские апартаменты. Над входом в здание кортесов в Мадриде красовалась большая бронзовая надпись «Свобода»; толпа бросилась к зданию, чтобы сорвать эту надпись; притащили лестницы и стали срывать буквы со стены, сбрасывая их одну за другой на мостовую под восторженные крики присутствовавших. Затем была собрана масса протоколов кортесов, либеральных газет и памфлетов и образовалась процессия во главе с религиозными братствами и черным и белым духовенством; все эти бумаги были сложены в кучу на одной из городских площадей и сожжены в виде политического аутодафе, после чего отслужили торжественный молебен с пением «Те Deum» [ «Тебя, бога, хвалим». Ред.] в знак благодарности за победу церкви. Но, пожалуй, более важным моментом, чем эти наглые демонстрации городской черни, отчасти подкупленной и, подобно неаполитанским Лаццарони [271], предпочитавшей пышное господство короля и монахов скромному режиму буржуазии, надо признать решительную победу сервилес на вторых общих выборах; уже 20 сентября 1813 г. учредительные кортесы были заменены обычными, которые перенесли 15 января 1814 г. свои заседания из Кадиса в Мадрид.

В предшествующих статьях мы показали, как сама революционная партия содействовала возбуждению и усилению старых народных предрассудков, рассчитывая использовать их как оружие против Наполеона. Мы видели, далее, как Центральная хунта в тот единственный период, когда возможно было сочетать социальные преобразования с мерами национальной обороны, делала все от нее зависящее, чтобы помешать этому и подавить революционные стремления провинций. Кадисские кортесы, напротив, лишенные на протяжении большей части своего существования всякой связи с Испанией, не имели даже возможности довести свою конституцию и свои органические декреты до сведения народа, пока французские армия не удалились. Кортесы явились, так сказать, post factum [с опозданием. Ред.] . Они нашли общество в состоянии усталости, истощения, немощи — естественный результат затянувшейся войны, которая велась исключительно на испанской территории, — войны, в которой армии были все время в движении, а сегодняшнее правительство редко доживало до завтра, тогда как кровь не переставая лилась почти шесть лет по всей Испании, от Кадиса до Памплоны и от Гранады до Саламанки. Нельзя было ожидать, что общество в таком состоянии окажется особенно чувствительным к абстрактным достоинствам какой бы то ни было политической конституции. И все же, когда конституция 1812 г. была впервые обнародована в Мадриде и других провинциях, очищенных от французов, ее приняли с «восторгом и ликованием», так как народные массы всегда надеются, что простая перемена правительства принесет им мгновенное исчезновение их социальных бедствий. Когда же обнаружилось, что конституция не обладает такой чудодейственной силой, напряженное ожидание превратилось в разочарование, а у этих страстных южан от разочарования до ненависти всего лишь один шаг.

Были также некоторые частные обстоятельства, особенно содействовавшие охлаждению народных симпатий к конституционному режиму. Кортесы издали строжайшие декреты против affrancesados, или josephites [сторонники французского влияния, или хозефиты (сторонники Жозефа Бонапарта). Ред.] . Они отчасти вынуждены были пойти на эту меру под давлением жаждавших мести народных масс и реакционеров, которые затем, лишь только декреты, вырванные ими, начали проводиться в жизнь, мгновенно обернулись против кортесов. Более 10000 семей, таким образом, отправились в изгнание. Целая туча мелких тиранов набросилась на провинции, оставленные французами, учредила в них свою произвольную власть, начались следствия, преследования, аресты, инквизиторские процессы против каждого, кто скомпрометировал себя связью с французами, принял от них должность, купил у них национальное имущество и т. д. Вместо того, чтобы попытаться всячески облегчить переход от французского режима к национальному, регентство сделало все от него зависящее, чтобы увеличить трудности и разжечь страсти, неизбежные при таких переменах власти. Но почему регентство действовало таким образом? Чтобы иметь повод потребовать от кортесов прекращения действия конституции 1812 г., которая, говорили они, оказывает столь вредное действие. Заметим, en passant [между прочим. Ред.] , что все регентства, эти высшие исполнительные органы, назначаемые кортесами, неизменно состояли из самых отъявленных врагов кортесов и их конституции. Этот любопытный факт весьма просто объясняется: депутаты от американских колоний Испании всегда объединялись с сервилес при назначении исполнительной власти, так как ослабление этой власти они считали необходимым условием завоевания независимости американских колоний от метрополии. Они полагали, что для достижения этой цели простых разногласий между исполнительным органом и суверенными кортесами будет недостаточно. Введение кортесами единого прямого налога на земельную ренту, а также на доход от промышленности и торговли тоже вызвало большое недовольство в пароде. Еще большее недовольство вызвал нелепый декрет, запрещавший обращение всей испанской монеты, чеканенной при Жозефе Бонапарте, и предписывавший ее держателям обмен на национальные деньги; одновременно воспрещалось обращение французской монеты и объявлялся курс, по которому она подлежала обмену на деньги национального чекана. Так как этот курс сильно отличался от прежнего, установленного французами для сравнительной оценки французских и испанских монет в 1808 г., то множество частных лиц потерпело значительный материальный ущерб. Эта нелепая мора также способствовала росту цен на предметы первой необходимости, которые и так уже значительно вздорожали.