Карл Маркс - Собрание сочинений, том 10

«Снежный бунт», имевший здесь место в прошлое воскресенье, является лишним примером того, какую задорную, резкую, насмешливую форму принимает протест английского народа против назойливых притязаний церковной партии и против контрабандой проведенного ею через парламент билля о более строгом соблюдении воскресного дня. В прошлое воскресенье во время утренней церковной службы на Трафальгар-сквере, близ церкви св. Мартина, собралось около полутора тысяч человек; толпа забавлялась тем, что бросала снежками в омнибусы, в извозчичьи коляски, в пешеходов. Из-за шума, поднятого у дверей церкви, службу пришлось приостановить. Когда явилась полиция, констебли стали главным объектом нападения, и через несколько минут многие из них уже не могли повернуть голову ни вправо, ни влево, из-за снега, который лежал у них на плечах, шапках и пр. Солдаты, пытавшиеся выйти из церкви, чтобы направиться в казармы, вынуждены были немедленно отступить, и их английская флегматичность подверглась серьезному испытанию. На место сражения пришлось дополнительно выслать 100 констеблей. Наконец, полиция пустила в ход дубинки, и началась жаркая схватка. Четверо главных вожаков были схвачены и доставлены в полицейский участок, несмотря на неоднократные попытки вырвать их из рук блюстителей порядка, предпринятые на Чандо-стрит и Рассел-стрит. Вчера эти люди предстали перед полицейским судом на Боу-стрит. Представители церковного совета св. Мартина также явились, чтобы свидетельствовать против них. Герои приговорены каждый к 40 шиллингам штрафа или к тюремному заключению на две недели, и на этом кончается летопись «снежного бунта». Во всяком случае, он опроверг утверждение князя де Линь, который во время нидерландского восстания отказал Иосифу II в содействии под том предлогом, что стоит зима, а снег и восстание друг друга взаимно исключают.

Написано К. Марксом 23 января 1855 г.

Напечатано о «Neue Oder-Zeitung» № 43, 26 января 1855 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

… [вернуть под] знамя революции армию Бальестероса, которая после капитуляции своего начальника все еще оставалась сосредоточенной в Приего, на 10 лье севернее Малаги.

Во время этой своей второй Кадисской экспедиции [340]он [Риего. Ред.] был взят в плен бойцом из отряда генерала Молитора, передан апостолической банде и отправлен в Мадрид, где был казнен 7 ноября, за четыре дня до возвращения Фердинанда в столицу.

(«He по своей оплошности пал Риего, он был предан подлым Бурбоном»).

Когда Фердинанд прибыл в Мадрид, его посетили и приветствовали офицеры банд «армии веры» [341]; после их ухода он воскликнул, обращаясь к своим придворным: «Это те же псы, только ошейники другие».

Число монахов, доходившее в 1822 г. до 16310, увеличилось в 1830 г. до 61727, что означает прирост за 8 лет на 45417 [Далее в рукописи зачерннуто; «профессиональных нищих». Ред.] . Из мадридской «Gaceta» мы видим, что за один месяц с 24 августа по 24 сентября 1824 г. было расстреляно, повешено и четвертовано 1200 человек, причем варварский декрет против комунерос [342], франкмасонов и т. д. тогда еще не был обнародован. Университет в Севилье был закрыт на долгие годы, но вместо него была открыта государственная школа для обучения бою быков.

Фридрих Великий, беседуя со своим военным министром, спросил его, какую из европейских стран, по его мнению, труднее всего было бы разорить? Видя, что министр находится в некотором замешательстве, он ответил за него:

«Это Испания, так как испанское правительство уже многие годы старается ее разорить, но все тщетно».

Фридрих Великий как будто предвидел царствование Фердинанда VII.

Поражение революции 1820–1823 гг. легко объяснить. Это была буржуазная революция, точнее, городская революция, в которой деревенское население, невежественное, косное, приверженное к пышному церемониалу богослужений, оставалось пассивным наблюдателем борьбы между партиями, едва ли понимая ее смысл. В немногих провинциях, где в виде исключения деревенское население принимало активное участие в борьбе, оно выступало чаще на стороне контрреволюции— факт, вполне понятный в Испании, в этом «складе старинных обычаев, в этом хранилище всего, что в других местах уже давно изжито и позабыто», в этой стране, где во время войны за независимость встречались крестьяне, носившие шпоры, взятые из арсенала Альгамбры, и вооруженные алебардами и пиками тонкой старинной работы, которыми пользовались еще в войнах XV века. Кроме того, характерной особенностью Испании было то, что каждый крестьянин, который имел над входом своей жалкой хижины высеченный на камне дворянский герб, считал себя дворянином и что, вследствие этого, деревенское население вообще, хотя и ограбленное и нищее, никогда не испытывало того чувства глубочайшего унижения, которое ожесточало крестьян во всех других странах феодальной Европы. Тот факт, что революционная партия не сумела связать интересы крестьянства с движением городов, признается двумя лицами, игравшими виднейшую роль в революции, — генералом Морильо и Сан-Мигелем. Морильо, которого никак нельзя заподозрить в симпатии к революции, писал из Галисии герцогу Ангулемскому:

«Если бы кортесы приняли закон о сениориальных правах и таким образом отняли у грандов их земельные владения в пользу черни, ваше высочество столкнулось бы с многочисленными патриотически настроенными, грозными армиями, которые организовались бы стихийно, как это произошло во Франции при аналогичных обстоятельствах».

С другой стороны, Сан-Мигель (см. его «Гражданскую, войну в Испании», Мадрид, 1836 [343]) говорит:

«Крупнейшая ошибка либералов состояла в том, что они не учитывали безразличия и даже враждебности огромного большинства народа по отношению к новым законам. Многочисленные декреты, изданные кортесами для улучшения материального положения народа, не могли принести плоды так скоро, как того требовали обстоятельства. Ни сокращение наполовину церковной десятины, ни продажа монастырских поместий не способствовали улучшению материального положения низших слоев земледельческого населения. Напротив, последнее мероприятие, передав землю из рук снисходительных монахов в руки расчетливых капиталистов, ухудшило положение старых арендаторов, вызвав повышение арендной платы, так что суеверные предрассудки этого многочисленного класса, уже оскорбленные в связи с отчуждением церковных имуществ, еще более усилились под влиянием затронутых материальных интересов».