Карл Маркс - Собрание сочинений, том 12

Подлинный прогресс в современной историографии был достигнут только тогда, когда историки с поверхности политических форм спустились в недра социальной жизни. Выяснением различных фаз развития земельной собственности в Древнем Риме Дюро де Ла Маль дал ключ к пониманию судеб этого города, покорявшего мир, — ключ, рядом с которым рассуждения Монтескье о величии и падении Рима [331]кажутся чуть ли не ученической декламацией. Своим тщательным исследованием экономических условий, превративших польского крестьянина из свободного в крепостного, старик Лелевель [332]сделал гораздо больше для выяснения причин порабощения своей родины, нежели целый сонм писателей, весь багаж которых сводится просто к ругательствам по адресу России. Теперь и г-н Мадзини не считает ниже своего достоинства обращать внимание на социальную действительность, на интересы различных классов, на экспорт и импорт, на цены предметов первой необходимости, на квартирную плату и тому подобные вульгарные вещи, будучи, быть может, под впечатлением того мощного, если не рокового удара, который был нанесен Второй империи не манифестами демократических комитетов, а экономическим потрясением, начавшимся в Нью-Йорке и охватившим весь мир. Хотелось бы только надеяться, что Мадзини на этом не остановится и, не поддаваясь ложному самолюбию, приступит к переработке всего своего политического катехизиса в свете экономической науки. Его письмо начинается таким гневным обращением к Луи-Наполеону:

«Сроки близятся; волна, вынесшая на своем гребне Империю, как это теперь ясно видно, откатывается обратно. Это чувствуете также и Вы. Все меры, которые Вы приняли во Франции с 14 января, все дипломатические ноты и призывы, которые Вы с этого рокового дня разбрасывали на все четыре стороны, говорят о Вашем беспокойстве и ужасе. Сильные душевные муки терзают Вашу душу, как некогда терзали они душу Макбета, — это чувствуется во всем, что бы Вы ни говорили, что бы Вы ни делали. В Вашей душе живет предчувствие, что приближается sumrna dies et ineluctabile fatum [последний день и неизбежный час (Вергилий, «Энеида», книга вторая). Ред.] . Как некогда «Гламисский тан, Кавдорский тан и король», так теперь претендент, президент и узурпатор обречен на гибель. Чары рассеялись. Совесть человечества пробудилась; она сурово глядит на Вас; она стоит лицом к лицу с Вами, тщательно проверяет Ваши деяния и требует от Вас отчета в выполнении Ваших обещаний. Отныне участь Ваша решена. Вам осталось жить теперь только месяцы, но отнюдь не годы».

Возвестив таким образом гибель Второй империи, Мадзини сопоставляет нынешнее экономическое положение Франции с заманчивыми обещаниями Наполеона о всеобщем благоденствии:

«Когда Вы противозаконно захватили власть, то, как бы во искупление ее происхождения, Вы обещали, что будете править так, чтобы принести мир беспокойной, мятежной и других вовлекающей в мятеж Франции. Но разве сажать в тюрьмы, зажимать рот, отправлять в ссылку— значит править? Разве жандарм — это учитель? Разве шпион — это апостол нравственности и взаимного доверия? Темному французскому крестьянину Вы говорили, что вместе с Вашим правлением для него наступает новая эра, что тяготы, от которых он стонет, одна за другой исчезнут вовсе. Исчезла ли хоть одна? Можете ли Вы указать хоть на одно-единственное улучшение в его доле, на исчезновение хоть одной статьи из его налогового бремени? Можете ли Вы объяснить, почему крестьянин записывается теперь в члены Marianne [333]? Можете ли Вы отрицать, что капиталы, которые раньше естественно предназначались для сельского хозяйства, теперь поглощаются через открытые Вами каналы спекуляции в области промышленности, и что это лишает земледельца возможности получать ссуды для покупки рабочего инвентаря и повышения плодородия земли? Сбитому с толку рабочему Вы бросали приманку, заявляя, что Вы будете empereur du peuple [императором народа. Ред.] , своего рода новоявленным Генрихом IV, что Вы обеспечите рабочему постоянную работу, высокую заработную плату и la poule au pot [курицу на обед. Ред.] . Не слишком ли вздорожала la poule au pot во Франции как раз теперь? А квартирная плата, а некоторые из предметов первой необходимости, не вздорожали ли они еще больше? Вы открыли новые улицы — новые линии коммуникаций, проложенные в стратегических целях Вашей политики репрессий, — Вы ломали и строили вновь. Но разве большая часть рабочего класса занята в тех отраслях строительства, которые Вы облагодетельствовали? Можете ли Вы без конца переворачивать вверх дном Париж и главные провинциальные города ради создания источника труда и заработка для пролетариев? Можете ли Вы даже мечтать о том, чтобы таким искусственным, временным средством заменить правильный, нормальный прогресс и окупающее себя производство? Разве производство находится теперь в удовлетворительном состоянии? Разве три пятых столяров-краснодеревцев, плотников, механиков не сидят сейчас в Париже без работы? Буржуазии, которую так легко напугать и ничего не стоит привести в восторг, Вы навевали фантастические грезы, надежды на то, что темп промышленной деятельности удвоится, надежды на новые источники доходов, на Эльдорадо оживленного вывоза и международных сношений. Где все это? Всей промышленной жизнью у Вас во Франции овладевает застой, торговые заказы сокращаются, капитал начинает уплывать. Чтобы сорвать плод, Вы, подобно варвару, срубили дерево. Вы искусственно, сверх всякой меры, поощряли дикую, безнравственную, много обещающую и никогда не выполняющую своих обещаний спекуляцию; раздутыми, гигантски преувеличенными проектами Вы привлекли в Париж сбережения мелких капиталистов со всех концов Франции и отвлекли их от единственно надежных постоянных источников национального богатства — от сельского хозяйства, торговли и промышленности. Эти сбережения как бы провалились в бездну и исчезли в руках нескольких десятков крупных спекулянтов; их растратили на необузданную, бессмысленную роскошь; или же они были предусмотрительно и бесшумно переведены в безопасные чужие страны — я мог бы сослаться на членов Вашей же семьи. Половина всех этих проектов канула в небытие и предана забвению. Часть их авторов из предосторожности путешествует по чужим странам. Теперь Вы стоите лицом к лицу с недовольной буржуазией; все Ваши обычные ресурсы иссякли; Вас, как кошмар, преследует мысль о пятистах миллионов франков, растраченных на непроизводительные общественные работы в главных городах Франции; Ваш последний бюджет явно показывает дефицит в триста миллионов франков; город Париж находится в состоянии крайней задолженности, и у него не остается другого выхода, кроме выпуска нового займа на сто шестьдесят миллионов, не от Вашего имени — это не дало бы никаких результатов, — а от имени самого муниципального совета, причем для покрытия процентов по этому займу придется расширить границы ненавистной населению городской пошлины до внешних фортов города. Это последнее средство тяжким бременем ляжет на рабочий класс и восстановит против Вас преданные Вам доныне предместья. Искусственные способы, которыми Вы пользовались, исчерпаны; отныне все, что бы Вы ни делали для устранения Ваших финансовых затруднений, лишь ускорит. наступление рокового конца. До сих пор Ваше существование зависело от бесконечного ряда займов и кредита, но где теперь у Вас гарантия для получения дальнейшего кредита? Рим и Наполеон грабили весь мир; Вы можете грабить только Францию. Их армии жили завоеваниями, Ваша армия не может жить этим. Вы можете только мечтать о завоеваниях, но Вы не можете, не смеете отважиться на это. Римские диктаторы и Ваш дядя вели за собой победоносные армии; что касается Вас, то, при всей Вашей любви к позолоченным парадным мундирам, я сомневаюсь, чтобы Вы были способны повести за собой отряд хотя бы из нескольких батальонов».