Джон Фаулз - Аристос

21. Национализм — это низменный инстинкт и опасное орудие. Возьмите любую страну и отнимите у нее то, чем она обязана другим странам, а после гордитесь ею, если сможете.

22. В бедной стране патриотизм означает верить в toj что твоя страна наверняка была бы лучшей из всех, если бы только она была богата и могущественна. В богатой стране патриотизм означает верить в то, что твоя страна лучшая из всех, потому что она богата и могущественна. Таким образом, патриотизм сводится к желанию получить то, что есть у других, или не дать другим получить то, что есть у тебя. Короче говоря, это одна из сторон консерватизма — животной зависти и животного эгоизма.

23. Важно не то, что тебе повезло родиться в одной из лучших — самых богатых или могущественных — стран; но то, что другим не повезло там родиться. Ты не голодающий индийский крестьянин — но ведь мог бы им быть. И то, что ты не он, — не повод от души себя поздравить, а повод для милосердных дел, для проявления заботы и участия. Национализму надлежит довольствоваться областью искусства и культуры — политика не его сфера.

24. Люди были все заодно в племени, в городе, в церкви, в политической партии. Но теперь они становятся миром изолированных единиц. Старые связи распадаются — связи общей национальности, общего языка, общих обрядов, общей истории. И правильно. На смену нынешней дезинтеграции придет новая интеграция, в результате которой будет создана единственно правильная общность — единое человечество.

25. Общечеловеческое образование должно повсюду внедрить в сознание каждого идею единства ситуации: то, что у нас общие трудности и общее существование, общее право на компенсацию, как и общие оправдание и справедливость. Как следствие такого образования, дети должны научиться видеть изъяны в обществе; когда же мы из националистических соображений учим их притворяться, что дурные вещи хороши, мы учим их учить других тому же. У дурного урока долгая жизнь.

26. Что государство или система понимает под «хорошим учителем» и что есть на деле хороший учитель — это всегда две разные вещи. Хороший учитель никогда не учит только своему предмету.

27. Никогда еще потребность в таких учителях не была столь настоятельной; потому что теперь мы знаем, что через какие-нибудь пятьдесят лет обучение будет в огромной степени переложено на машины. Для тех, кто под образованием понимает фактические знания и чисто технические навыки, перспектива превосходная. Ни один учитель-человек не сравнится с хорошо запрограммированным компьютерным учителем по уровню владения научной, фактической стороной того или иного предмета или по эффективности в выдаче информации.

28. Я уже упоминал эту механистическую ересь, когда рассуждал о христианстве. Но лучший метод тот, который наиболее эффективен для данной конкретной ситуации, а не тот, который наиболее эффективен в теории. Страшная опасность, грозящая нам в недалеком будущем, состоит в том, что нас самих до того замеханизируют, что мы уверуем, будто хороший учитель тот, кто обеспечивает наибольшую эффективность обучения в плане фактического содержания своего предмета. Если мы в это уверуем, мы станем жертвами деспотии компьютеров, а попросту говоря, наихудшей, ибо всемирной, формы национализма в истории человечества.

29. Но и в этой перспективе не все так мрачно. Немало есть областей, где появление учителя-компьютера можно только приветствовать; к тому же это позволит высвободить учителей-людей для преподавания (лучше, наверное, сказать, способа преподавания) тех предметов, где они незаменимы. И одной из главных задач триединого общечеловеческого образования, к которому я призываю, станет противодействие торжеству компьютеров — или перемещение его в более отдаленную перспективу — в тех сферах, где для этого есть объективные предпосылки.

30. Специфическая проблема учителя-компьютера ведет к следующей важной проблеме — правильному распределению ролей между наукой и искусством в жизни человека.

31. Каждому нужно твердо знать основы всех фундаментальных наук, и всем необходимо усвоить, в чем состоит великое связующее начало, ось, стержень разума — научный метод. Однако целые обширные области научных знаний весьма далеки от обыденной жизни, и если браться определить, какие же области имеют первостепенное значение для просвещения человечества, я предложил бы сосредоточиться на тех сферах, которые помогают преодолеть предрассудки, суеверия и невежество, особенно если такое невежество наносит обществу очевидный вред. В марте 1963 года сотни жителей острова Бали погибли в результате извержения вулкана только потому, что никак не хотели покинуть свои жилища. Они верили, что всякого, кто попытается бежать, настигнет кара богов. Наш мир тратит миллионные средства на исследования планет, которые, как нам уже доподлинно известно, необитаемы, и в то же самое время позволяет фатальной глупости спокойно вариться в собственном соку у себя дома, на планете Земля.

32. Наука воздействует на тех, кто ею практически занимается, двояко. Первое и, бесспорно, благотворное — воздействие эвристическое: то есть наука воспитывает в ученом умение самостоятельно мыслить и делать самостоятельные открытия. Ясно, что этой стороне науки в образовании должно уделяться максимально возможное внимание. Но вот другая отличительная черта науки — это уже палка о двух концах: речь идет о присущей ей тенденции всё анализировать, раскладывать целое на составные части. Разумеется, анализ — неотъемлемая часть самого эвристического процесса; но его побочные действия, как и в случае применения иных медицинских препаратов, могут оказаться чрезвычайно вредными и опасными.

33. Ученый чисто аналитического склада настолько привыкает воспринимать материю как очередную демонстрацию неких подлежащих доказательству или опровержению принципов, что в результате вечно живет, на шаг от нее отступив. Между ним и реальным миром встревает соответствующий закон, объяснение, необходимость классифицировать. Все, к чему притрагивался Мидас, превращалось в золото, а все, к чему притрагивается такой ученый, превращается в функцию, которой он оперирует при анализе.

34. Тесно связана с этим еще одна опасность. Сложность современной науки такова, что без специализации просто не обойтись; и не только потому, что этого требует научная или промышленная эффективность, но и в соответствии с природными возможностями человеческого интеллекта.

Ученого-универсала, успешно работающего во многих областях знаний, больше нет; не потому, что больше нет желания быть таким ученым, но потому, что области знания слишком многочисленны и слишком сложны.