Карл Маркс - Собрание сочинений, том 8

Первой заботой министерства было придать некоторый вид законности недавним насильственным переменам. Несмотря на все сопротивление народных масс, был созван Соединенный ландтаг с тем, чтобы он — как якобы законный и конституционный орган народа — утвердил новый избирательный закон для выборов в собрание, которое должно было достигнуть соглашения с короной относительно новой конституции. Выборы должны были быть косвенные, а именно — масса избирателей должна была избрать известное количество выборщиков, которым потом уже предстояло избрать депутатов. Несмотря на всю оппозицию; эта система двухстепенных выборов прошла. После этого у Соединенного ландтага было испрошено разрешение на заем в сумме, равной двадцати пяти миллионам долларов; народная партия выступила против займа, но ландтаг вотировал и его.

Эти действия министерства способствовали чрезвычайно быстрому развитию народной, или, как она сама себя теперь называла, демократической партии. Эта партия, возглавляемая классом мелких ремесленников и торговцев и объединявшая под своим знаменем в начале революции значительное большинство рабочих, требовала такого же прямого и всеобщего избирательного права, какое было введено во Франции, однопалатного законодательного собрания и полного и открытого признания революции 18 марта как основы новой системы управления. Более умеренное крыло этой партии готово было довольствоваться «демократизированной» таким образом монархией; более прогрессивное крыло требовало установления в конечном счете республики. Оба сходились в том, что признавали германское Национальное собрание во Франкфурте высшей властью в стране, между тем как конституционалисты и реакционеры испытывали величайший ужас перед суверенитетом этого Собрания, которое они, судя по их заявлениям, считали крайне революционным.

Самостоятельное движение рабочего класса было временно прервано революцией. Непосредственные потребности и условия движения были таковы, что не позволяли выдвинуть на первый план особых требований пролетарской партии. Действительно, пока не была расчищена почва для самостоятельных действий рабочих, пока еще не было установлено прямое и всеобщее избирательное право, пока тридцать шесть крупных и мелких государств по-прежнему разрывали Германию на множество клочков, что иное могла делать пролетарская партия, как не следить за парижским движением, имевшим для нее наиважнейшее значение, и бороться сообща с мелкими буржуа за приобретение тех прав, которые должны были открыть перед ней возможность повести впоследствии борьбу за свое собственное дело?

В своей политической деятельности пролетарская партия существенно отличалась тогда от партии класса мелких ремесленников и торговцев, или от так называемой демократической партии в собственном смысле слова, лишь в трех пунктах. Во-первых, она иначе оценивала французское движение: демократы нападали на крайнюю партию в Париже, между тем как пролетарские революционеры защищали ее. Во-вторых, она провозгласила необходимость установления единой и неделимой германской республики, между тем как самые крайние из крайних демократов осмеливались делать предметом своих воздыханий лишь федеративную республику. В-третьих, пролетарская партия в каждом отдельном случае проявляла ту революционную отвагу и готовность действовать, отсутствием которых всегда будет страдать партия, возглавляемая мелкими буржуа и состоящая преимущественно из них.

Пролетарской, или подлинно революционной, партии лишь постепенно удавалось освобождать массу рабочих от влияния демократов, в хвосте которых они плелись в начале революции. Но в надлежащий момент нерешительность, дряблость и трусость демократических вождей довершили дело, и теперь можно сказать, что один из главных результатов потрясений последних лет состоит в том, что повсюду, где рабочий класс сосредоточен в сколько-нибудь значительных массах, он совершенно освободился от упомянутого демократического влияния, которое в 1848 и 1849 гг. привело его к бесконечному ряду ошибок и неудач. Но не станем забегать вперед: события этих двух лет еще дадут нам полную возможность увидеть господ демократов за работой.

Крестьянство в Пруссии, так же как и в Австрии, использовало революцию, чтобы сразу избавиться от всех феодальных оков, хотя оно и действовало здесь менее энергично, потому что феодализм, вообще говоря, в Пруссии не так сурово на него давил. Но прусская буржуазия — по изложенным выше причинам — тотчас же обратилась против крестьянства, своего самого старого, самого необходимого союзника. Демократы, напуганные не менее чем буржуа так называемыми посягательствами на частную собственность, также не оказали ему поддержки, и вот по истечении трех месяцев свободы, после кровавых столкновений и военных экзекуций, в особенности в Силезии, феодализм был восстановлен руками той самой буржуазии, которая до вчерашнего дня была еще антифеодальной. Нельзя привести в осуждение ее более позорного факта, чем этот. Еще никогда в истории ни одна партия не совершала подобного предательства по отношению к своим лучшим союзникам, по отношению к самой себе; и какие бы унижения и кары ни ждали эту буржуазную партию в дальнейшем, она, уже в силу одного этого, вполне их заслужила.

Лондон, октябрь 1851 г.

Читатель, вероятно, помнит, что в шести предыдущих статьях мы проследили революционное движение в Германии до момента двух великих побед народа: 13 марта в Вене и 18 марта в Берлине. Мы видели, что как в Австрии, так и в Пруссии были учреждены конституционные правительства и принципы либерализма, или принципы буржуазии, были объявлены руководящим началом всей будущей политики; единственным заметным различием между обоими крупными центрами движения было то, что в Пруссии бразды правления захватила непосредственно в свои руки либеральная буржуазия в лице двух богатых купцов, гг. Кампгаузена и Ганземана, а в Австрии, где буржуазия была гораздо менее развита в политическом отношении, к власти пришла либеральная бюрократия, открыто заявлявшая, что правит по доверенности буржуазии. Мы видели дальше, как партии и общественные классы, которые до того времени были объединены в общей оппозиции против старого правительства, после победы или даже во время борьбы разошлись в разные стороны и как та самая либеральная буржуазия, которая одна только и извлекла выгоду из победы, тотчас же обратилась против своих вчерашних союзников, заняла враждебную позицию по отношению ко всем более передовым классам и партиям и заключила союз с побежденными феодальными и бюрократическими элементами. В сущности, уже в самом начале революционной драмы было очевидно, что, только опираясь на помощь более радикальных народных партий, либеральная буржуазия может устоять против побежденных, но не уничтоженных феодальной и бюрократической партий и что, с другой стороны, против натиска этих более радикальных масс она нуждается в помощи феодального дворянства и бюрократии. Было, таким образом, ясно, что в Австрии и Пруссии буржуазия не обладала достаточной силой для того, чтобы удержать власть в своих руках и приспособить государственные учреждения к своим потребностям и идеалам. Либеральное буржуазное министерство было лишь переходной ступенью, от которой страна — в зависимости от того, какой оборот приняли бы события, — должна была или подняться на более высокую ступень, достигнув единой республики, или же снова скатиться к старому клерикально-феодальному и бюрократическому режиму. Во всяком случае, настоящая, решительная борьба была еще впереди; мартовские события были только еще завязкой битвы.