Карл Маркс - Собрание сочинений, том 7

Уже довольно давно государству пришлось принимать меры для обуздания не знавшей решительно никаких границ безудержной эксплуатации со стороны фабрикантов, попиравших все требования цивилизованного общества. Эти первые законодательные ограничения были, однако, в высшей степени недостаточны, и их вскоре стали обходить. Только полстолетия спустя после введения крупной промышленности, когда бурное промышленное развитие обрело постоянное русло, только в 1833 г. стало возможным провести действенный закон, который, по крайней мере, хоть ставил известный предел наиболее вопиющим злоупотреблениям.

Уже с начала этого столетия под руководством нескольких филантропов образовалась партия, требовавшая законодательного ограничения рабочего времени на фабриках десятью часами в день. Эта партия, которая в двадцатых годах вела свою агитацию под руководством Садлера, а после его смерти — лорда Эшли и Р. Остлера, и продолжала ее вести до действительного проведения билля о десятичасовом рабочем дне, постепенно объединила под своим знаменем, кроме самих рабочих, аристократию и все враждебные фабрикантам фракции буржуазии. Это объединение рабочих с самыми разнородными и самыми реакционными элементами английского общества привело к тому, что агитация за десятичасовой рабочий день велась совершенно в отрыве от революционной рабочей агитации. Правда, чартисты все до одного были за билль о десятичасовом рабочем дне; они составляли основную массу, хор на всех митингах по поводу десятичасового рабочего дня; они предоставляли свою прессу в распоряжение комитета десятичасового рабочего дня; но ни один чартист не выступал официально вместе с аристократическими и буржуазными сторонниками десятичасового рабочего дня и не заседал в комитете десятичасового рабочего дня (Short-Time-Committee) в Манчестере. Этот комитет состоял исключительно из фабричных рабочих и фабричных надсмотрщиков. Однако рабочие, входившие в его состав, были совершенно надломленные, измученные непосильным трудом, тихие, богобоязненные и смирные люди, которые испытывали священный ужас перед чартизмом и социализмом, относились с подобающим почтением к престолу и к церкви; будучи слишком обессиленными, чтобы ненавидеть промышленную буржуазию, они только и были способны к подобострастному почитанию аристократии, которая, по крайней мере, снизошла до того, что заинтересовалась их нуждой. Рабочий торизм этих сторонников десятичасового рабочего дня был еще отзвуком той первой оппозиции рабочих против промышленного прогресса, которая стремилась восстановить старое патриархальное состояние и в самом энергичном своем проявлении не пошла дальше разрушения машин. Не менее реакционны, чем эти рабочие, были буржуазные и аристократические главари партии десятичасового рабочего дня. Это все были сентиментальные тори, по большей части идеологи-мечтатели, которые жили воспоминаниями о погибшей патриархальной, скрытой эксплуатации, с сопутствующими ей благочестием, привязанностью к домашнему очагу, добродетелью и ограниченностью, с ее неподвижными, унаследованными по традиции порядками. Эти ограниченные люди испытывали головокружение при одном виде бурного промышленного переворота. Их мелкобуржуазная душа возмущалась новыми, внезапно как по волшебству выросшими производительными силами, которые за немногие годы смели с лица земли те классы прежнего общества, которые считались самыми почтенными, самыми неприкосновенными, самыми важными, и поставили на их место новые, ранее неведомые классы — классы, чьи интересы, симпатии, весь образ жизни и мыслей находились в резком противоречии с учреждениями старого английского общества. Эти мягкосердечные идеологи не упускали случая протестовать с точки зрения морали, гуманности и сострадания против немилосердной жестокости и беспощадности, с какой совершался этот процесс преобразования общества, противопоставляя ему в качестве общественного идеала неподвижность, мирное благополучие и благонравие исчезающего патриархального строя.

К этим элементам присоединялись в те периоды, когда вопрос о десятичасовом рабочем дне привлекал к себе общественное внимание, все фракции общества, интересы которых были задеты промышленным переворотом, существование которых он ставил под угрозу. Банкиры, биржевики, судовладельцы и купцы, земельная аристократия, крупные вест-индские землевладельцы, мелкая буржуазия — все они в такие периоды всё более и более объединялись под руководством тех, кто агитировал за десятичасовой рабочий день.

Билль о десятичасовом рабочем дне давал этим реакционным классам и фракциям прекрасную почву для союза с пролетариатом против промышленной буржуазии. Значительно стесняя быстрый рост богатства, влияния, социального и политического могущества фабрикантов, он доставлял рабочим только материальные, даже исключительно физические выгоды. Он ограждал их от слишком быстрого разрушения их здоровья. Но он не давал им ничего, чем они могли бы стать опасными для своих реакционных союзников: он не предоставлял им политической власти и не изменял их общественного положения как наемных рабочих. Наоборот, агитация в пользу десятичасового рабочего дня постоянно удерживала рабочих под влиянием и отчасти даже под руководством их имущих союзников, руководством, из-под которого они со времени билля о реформе и возникновения чартистской агитации все больше и больше стремились уйти. Было совершенно естественно, особенно в начале промышленного переворота, что рабочие, которые вели непосредственную борьбу только против промышленной буржуазии, присоединялись к аристократии и другим фракциям буржуазии, не эксплуатировавшим их непосредственно и также боровшимся против промышленной буржуазии. Но этот союз искажал характер рабочего движения, внося в него сильную реакционную примесь, которая только теперь постепенно исчезает; он значительно усиливал в рабочем движении позиции реакционных элементов, т. е. таких рабочих, как, например, ручные ткачи, отрасль производства которых еще принадлежит к периоду мануфактуры и для которой поэтому промышленный прогресс сам по себе представляет угрозу.

Поэтому для рабочих было счастьем, что в тот период замешательства в 1847 году, когда все старые парламентские партии разложились, а новые еще не сформировались, прошел, наконец, билль о десятичасовом рабочем дне. Он прошел после целого ряда беспорядочных голосований, результат которых явно был делом случая и во время которых ни одна партия, за исключением завзятых фритредерских фабрикантов, с одной стороны, и ярых протекционистских землевладельцев, с Другой, не голосовала единодушно и последовательно. Он прошел как каверза, которую аристократия, часть пилитов и часть вигов подстроили фабрикантам, чтобы отомстить за крупную победу, одержанную последними отменой хлебных законов.