Карл Маркс - Собрание сочинений, том 7

Написано в марте — апреле 1850 г.

Напечатано в журнале «Neue Rheinische Zeitung. Politisch-okonomische Revue» № 4, 1850 г.

Печатается по тексту журнала

Перевод с немецкого

Было бы весьма желательно, чтобы люди, стоявшие во главе партии движения, — будь то перед революцией, в тайных обществах или в печати, будь то в период революции, в качестве официальных лиц, — были, наконец, изображены суровыми рембрандтовскими красками во всей своей жизненной правде. Во всех существующих описаниях эти лица никогда не изображаются в их реальном, а лишь в официальном виде, с котурнами на ногах и с ореолом вокруг головы. В этих восторженно преображенных рафаэлевских портретах пропадает вся правдивость изображения.

Оба рассматриваемые произведения, правда, устраняют котурны и ореол, в которых обычно являлись до сих пор «великие мужи» февральской революции; они вторгаются в частную жизнь этих господ, показывая их нам в неглиже, со всем их окружением, состоящим из различного рода субъектов на подчиненных ролях. Но от этого они не становятся менее далекими от действительно правдивого изображения лиц и событий. Один из этих авторов — разоблаченный многолетний шпик Луи-Филиппа, другой — старый заговорщик по профессии, отношения которого с полицией тоже очень двусмысленны и наблюдательность которого характеризуется уже одним тем, что он, якобы, видел между Рейнфельденом и Базелем «ту великолепную цепь Альп, серебряные вершины которой слепят глаз», а между Келем и Карлсруэ «рейнские Альпы, далекие вершины которых терялись на горизонте». От подобных людей — особенно, если они пишут в целях личного оправдания, — можно ожидать, разумеется, только более или менее карикатурной скандальной хроники февральской революции.

Г-н Делаод старается в своей брошюре изобразить себя шпионом куперовского романа [164]. Он утверждает, что в течение восьми лет парализовал деятельность тайных обществ и этим приобрел заслуги перед обществом. Но от куперовского шпиона до г-на Делаода далеко, очень далеко. Г-н Делаод, сотрудник «Charivari» [165], член Центрального комитета Общества новых времен года с 1839 г. [166], соредактор «Reforme» со времени ее основания и в то же время платный шпион префекта полиции Делессера, никем не был так скомпрометирован, как скомпрометировал его Шеню. Его брошюра непосредственно вызвана разоблачениями Шеню, хотя он и остерегается хотя бы одним словом ответить на то, что говорит о нем Шеню. Таким образом, по крайней мере эта часть мемуаров Шеню достоверна.

«Во время одного из моих ночных путешествий», — рассказывает Шеню, — «я заметил Делаода, прогуливавшегося взад и вперед по набережной Вольтера. Дождь лил как из ведра, и это обстоятельство заставило меня задуматься. Не черпает ли этот милейший Делаод также из кассы тайных фондов? Но я вспомнил его песни, его прекрасные строфы об Ирландии и Польше и в особенности написанные им для газеты «Reforme» резкие статьи» (между тем, как г-н Делаод старается выставить себя человеком, который смягчал тон «Reforme»).

— «Добрый вечер, Делаод, что ты, черт возьми, делаешь здесь в такой час и в такую ужасную погоду? — Я жду здесь одного бездельника, который должен мне деньги, и так как он каждый вечер проходит здесь в этот час, то он мне уплатит, или… — и он сильно ударил палкой по ограде набережной».

Делаод старается избавиться от него и направляется к мосту Карусель. Шеню удаляется в противоположную сторону, но только для того, чтобы спрятаться под арками Института. Де-лаод вскоре возвращается, осторожно осматривается по сторонам и продолжает прохаживаться взад и вперед.

«Спустя четверть часа я заметил карету с двумя маленькими зелеными фонарями, какую описывал мне мой бывший агент» (прежний шпион, который в тюрьме раскрыл Шеню множество полицейских секретов и опознавательных знаков). «Она остановилась на углу улицы Вьёз-Огюстен. Из нее вышел человек; Делаод прямо подошел к нему, они поговорили с минуту, и я видел, как Делаод сделал движение человека, прячущего деньги в карман. — После этого случая я делал все, чтобы отстранить Делаода от наших собраний, и прежде всего не дать Альберу попасться в ловушку, так как он был краеугольным камнем нашего здания. Через несколько дней после этого «Reforme» отвергла статью г-на Делаода. Это задело его тщеславие как литератора. Я посоветовал ему отомстить, основав другую газету. Он последовал этому совету и даже опубликовал вместе с Пилем и Дюпоти проспект газеты «Peuple»; и в течение этого времени мы были почти совершенно избавлены от него» (Шеню, стр. 46–48).

Мы видим, как куперовский шпион превращается в политически проституированного субъекта самого низкого сорта, который поджидает на улице в дождливую погоду зауряднейшего officier de paix {полицейского надзирателя. Ред.} для получения своего cadeau {вознаграждения. Ред.} . Далее: во главе тайных обществ стоял не Делаод, как он пытается утверждать, а Альбер. Это вообще следует из всего изложения Шеню. Шпик «в интересах порядка» здесь сразу превращается в оскорбленного литератора, который злится на то, что в «Reforme» не принимают без дальнейших околичностей статьи сотрудника «Charivari»; поэтому он порывает с «Reforme», действительным партийным органом, сотрудничая в котором он мог оказывать услуги полиции, порывает, чтобы основать новую газету, в которой он в лучшем случае мог удовлетворить свое литературное тщеславие. Подобно тому как проститутки пытаются оправдать себя в своем грязном деле подобием известного чувства, так шпик пытается оправдать себя своими авторскими претензиями. Ненависть к «Reforme», которой проникнут весь его памфлет, объясняется самой банальной злопамятностью литератора. Наконец, мы видим, что в важнейший период существования тайных обществ, непосредственно перед февральской революцией, Делаода все больше и больше отстраняют от них; и этим объясняется, почему Делаод, в противоположность Шеню, утверждает, что в этот период тайные общества все больше приходят в упадок.

Мы теперь подходим к той сцене, в которой Шеню изображает разоблачение после февральской революции предательства Делаода. Партия «Reforme» собралась у Альбера в Люксембургском дворце по приглашению Коссидьера. Явились Монье, Собрие, Гранмениль, Делаод, Шеню и др. Коссидьер открыл собрание и сказал при этом:

«Среди нас есть предатель. Мы должны конституироваться в качестве тайного трибунала, чтобы судить его». — Гранмениль, как старейший из присутствующих, был избран председателем, а Тифен секретарем. «Граждане, — продолжал Коссидьер в качестве общественного обвинителя, — мы долго обвиняли честных патриотов. Мы были далеки от представления о том, какая змея пробралась в нашу среду. Сегодня я открыл действительного предателя: это Люсьен Делаод!» — Последний, до тех пор спокойно сидевший, вскочил при этом прямом обвинении. Он сделал движение по направлению к двери. Коссидьер быстро закрыл ее, вытащил пистолет и крикнул: «Если ты двинешься с места, я размозжу тебе голову!» — Делаод горячо доказывал свою невиновность. «Хорошо», — сказал Коссидьер. «Вот папки с документами, которые содержат тысячу восемьсот донесений префекту полиции», и он роздал нам специально касающиеся каждого из нас донесения. Делаод упорно отрицал, что эти донесения, за подписью Пьер, исходили от него, пока Коссидьер не прочел письмо, впоследствии напечатанное в его мемуарах, в котором Делаод предлагал свои услуги префекту полиции и которое было подписано его настоящей фамилией. С этого момента несчастный больше не отпирался. Он пытался оправдаться, ссылаясь на нищету, которая внушила ему роковую мысль броситься в объятия полиции. Коссидьер вручил ему пистолет — единственный выход, который оставался у Делаода. Делаод стал умолять своих судей, он взывал к их великодушию, но они оставались непреклонны. Бокке, один из присутствующих, потеряв терпение, схватил пистолет и три раза подавал его Делаоду со словами: «Allons {Ну, давай. Ред.}, размозжи себе голову, трус, трус, или я сам тебя застрелю!» — Но Альбер вырвал у него из рук пистолет, говоря: «Опомнись, выстрел здесь, в Люксембурге, поставит всех на ноги!» «Верно, — воскликнул Бокке, — нам надо достать яд». «Яд? — говорит Коссидьер, — я принес с собой яды всех сортов». Он взял стакан, налил в него воды, положил туда сахару, затем всыпал туда белый порошок и предложил Делаоду, который в ужасе отшатнулся. «Так вы хотите меня убить?» — «Да, — сказал Бокке, — пей». На Делаода было страшно смотреть. Он был бледен, его сильно вьющиеся и хорошо расчесанные волосы встали дыбом. Пот струился по его лицу. Он умолял, он плакал, «Я не хочу умирать!» Но Бокке все еще неумолимо держал перед ним стакан. «Ну, пей же, — сказал Коссидьер, — ты и оглянуться не успеешь, как тебя уже не будет». — «Нет, нет, я не буду пить!» — И в смятении он прибавил, сделав зловещий жест: «О, я отомщу за все эти пытки!»