Карл Маркс - Собрание сочинений, том 6

Г-н Радовиц — душа прусской контрреволюции. Г-н Радовиц составил план ноябрьского контрреволюционного переворота, но сам еще держался за кулисами и интриговал во Франкфурте в пользу прусского кандидата в наследственные императоры. На этот раз г-н Радовиц сам поехал в Берлин — говорят, чтобы выступить, наконец, открыто и стать премьер-министром. Министерство Радовица— вот где собака зарыта!

Нам определенно известны, далее, следующие факты:

1) В течение прошлой недели все шеф-президенты получили циркуляр от обер-президентов, в котором сообщалось о предстоящем роспуске палаты и давалось указание принять все необходимые меры предосторожности.

2) Всем окружным управлениям [Regierungen] был разослан министерский рескрипт, в котором говорилось:

1. Всем бургомистрам должно быть предписано ежедневно сообщать соответствующим окружным управлениям о впечатлении, произведенном роспуском палаты. Окружные управления, со своей стороны, должны представлять об этом в министерство сводные доклады.

2. Новых выборов пока не будет. Вместе с тем против многих членов «так называемой» левой будут приняты меры.

3. Надлежит принять все меры предосторожности, чтобы подавить всякую попытку к мятежу.

Рескрипт подписан: Мантёйфель.

Г-н Мантёйфель или, вернее, его шеф, г-н Радовиц, не мог оказать развивающейся венгерско-польско-германской революции лучшей услуги, как открыто выступив именно теперь со своими планами восстановления абсолютизма.

Написано Ф. Энгельсом 30 апреля 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 286, 1 мая 1849 г.

Перевод с немецкого

Кёльн, 1 мая. Послезавтра в суде присяжных в Дюссельдорфе будет разбираться дело Лассаля, обвиняемого в прямом призыве к вооружению против королевской власти.

Напомним, что Лассаль, Кантадор (командующий дюссельдорфским гражданским ополчением) и разносчик Вейерс были арестованы в ноябре прошлого года во время осадного положения в Дюссельдорфе, и против них было начато следствие по обвинению в вышеуказанном «преступлении согласно статьям 87 и 102 Code penal {Уголовного кодекса. Ред.} ».

Следствие затягивали, насколько это было возможно. Если одновременно возбужденный процесс против Рейнского окружного комитета демократов по поводу отказа от уплаты налогов уже 8 февраля состоялся в Кёльне, то кёльнский обвинительный сенат лишь по прошествии нескольких сессий суда присяжных в Дюссельдорфе передал дело на рассмотрение этого суда. Но Маркс, Шнейдер и Шаппер оставались на свободе, Лассаль же сидел в дюссельдорфской тюрьме; а ведь Code d'instruction criminelle {Уголовно-процессуальный кодекс. Ред.} предписывает, что дела арестованных должны рассматриваться в первую очередь!

Лассалю оказывали в тюрьме совершенно особое предпочтение. «Neue Rheinische Zeitung» довольно часто имела возможность сообщать о примерах деликатного обращения прислужников королевско-прусской юстиции с Лассалем. В то время как Кантадор пользовался всевозможными льготами — ведь у Кантадора, несмотря на его политические выступления, было много друзей среди дюссельдорфской буржуазии, — Лассалю пришлось еще раз [318]испытать, какому тираническому произволу подвержен королевско-прусский подследственный заключенный. Не говоря уже о более мелких притеснениях, напомним лишь о том грубом обращении, которое позволил себе по отношению к Лассалю директор тюрьмы г-н Моррет в присутствии судебного следователя г-на Эбермейера (который осчастливил нас теперь своим пребыванием здесь, в Кёльне). Лассаль направил жалобу в прокуратуру; генеральный прокурор г-н Николовиус вынес решение: данный поступок не является ни преступлением, ни проступком и поэтому судебному преследованию не подлежит!

Напомним далее о предписанных врачом крайне необходимых для здоровья Лассаля прогулках, на которые прокуратура дала свое согласие, в то время как власти запретили их, хотя согласно закону подследственный заключенный находится не в ведении властей, а целиком и полностью в ведении прокуратуры.

Трудности, с которыми приходилось сталкиваться, чтобы получить доступ в тюрьму к Лассалю, отговорки, увертки и т. д. знакомы каждому, кто хоть раз пытался проникнуть внутрь дюссельдорфского «заведения».

Наконец, следствие закончилось, и дело должно было перейти в судебную палату. Тогда еще было достаточно времени, чтобы вынести разбирательство на последнюю сессию суда присяжных, которая состоялась в феврале и марте. Но этого решили избежать во что бы то ни стало. Когда материалы были переданы заместителю обер-прокурора, «его милости» г-ну фон Аммону I, на его окончательное заключение, г-н Аммон внезапно извлек письмо Лассаля к некоему Штангиру, земледельцу в округе Альтенкирхен, чтобы на этом основании выдвинуть новое обвинение. Но это письмо уже несколько недель преспокойно пролежало в конторке у г-на Аммона, которому тогда и в голову не пришло приложить его к материалам в качестве нового пункта обвинения. И вот когда все было готово, незадолго до сессии суда присяжных, г-н Аммон появляется с письмом. Тут, разумеется, потребовалось допросить новых свидетелей, и разбирательство было отложено на несколько недель. А этого времени как раз и было достаточно для того, чтобы помешать рассмотрению дела Лассаля на предстоявшей тогда сессии суда присяжных.

Письмо, которое г-н Аммон, как он сам признался, уже долгое время держал в конторке, было, впрочем, столь незначительным, что ни судебная палата, ни обвинительный сенат не обратили на него внимания и не отнесли его к доказательствам виновности!

Одним словом, суда присяжных удалось счастливо избежать, а следующая сессия начиналась лишь в мае. Депутации одна за другой направлялись к генеральному прокурору, г-ну Николовиусу, и просили об ускорении дела или назначении внеочередной сессии суда присяжных. Г-н Николовиус обещал сделать все возможное и заявил, что шести месяцев Лассаль ни в коем случае не просидит. И что же! До шести месяцев недостает всего лишь около двух недель.

Судебная палата вынесла, наконец, решение: дело о всех трех обвиняемых передать в обвинительный сенат. Но тут возникло затруднение: были уверены, что во всем дюссельдорфском судебном округе не удастся найти присяжных, которые осудили бы г-на Кантадора. Однако для того, чтобы освободить Кантадора, пришлось бы заодно оправдать и Лассаля, причем оправдать тем самым людям, которые при других обстоятельствах осудили бы его. А именно в осуждении Лассаля были заинтересованы власти в Дюссельдорфе, министерство и даже высокая и высочайшая камарилья. Вражда к Лассалю «и перед троном не смолкает».