Карл Маркс - Собрание сочинений, том 6

Европейские монархи скоро увидят, что избранный народ революции остался таким же, каким был, — французская революция 1849 года будет разговаривать с ними не ламартиновскими фразами, а языком пушек.

Напечатано в экстренном приложении к «Neue Rheinische Zeitung» № 294, 10 мая 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

Кёльн, 12 мая. Потсдамский член троицы [341], царствующий милостью божьей и осадного положения, в ноябре прошлого года, после разгона народных представителей, октроировал конституцию; эта конституция подлежала пересмотру со стороны палат, которые должны были собраться в скором времени. Как известно, новых народных представителей постигла та же участь, что и старых; первые были разогнаны штыками Врангеля, а для вторых простая записочка Мантёйфеля о роспуске [342]послужила приказом разойтись по домам. Тем самым было также покончено и с пересмотром конституции.

Так христианско-германский отец своих подданных и его клика, вся эта свора родовитых и безродных, увешанных и неувешанных орденами прихлебателей, тунеядцев и вампиров, высасывающих кровь из народа, — все они получили свободное поле действия и могут распоряжаться по своему усмотрению.

В ноябре прошлого года королевская власть, бюрократия и юнкерство были еще вынуждены делать различные лицемерные заявления и вносить в конституцию весьма либеральные с виду параграфы. Ноябрьской конституции надо было придать такой вид, чтобы ею во всяком случае можно было обмануть многочисленную тупоумную часть так называемого «прусского народа».

Теперь все эти тонкие дипломатические маневры стали излишними. Разве шурин Николай не стоит уже с двадцатью тысячами солдат на немецкой территории? Разве Дрезден не разрушен артиллерийским обстрелом? Разве не существует самого тесного союза Пруссии с трусливым беглецом в Кёнигштейне, с имперским Максом в Мюнхене [343], с бульдогом Эрнстом-Августом Ганноверским, со всей контрреволюционной бандой внутри и вне Германии?

Надо признать, что момент был использован Гогенцоллерном наилучшим образом. Он приказал выработать для своих «возлюбленных» подданных новую конституцию и 10 мая санкционировал и октроировал ее в Шарлоттенбурге.

Последняя королевско-прусская конституция, единственная конституция, выражающая истинные намерения и имеющая перед ноябрьской конституцией также и то преимущество, что она состоит всего из 17 параграфов, гласит… {71}

Написано 12 мая 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 297, 13 мая 1849 г.

Перевод с немецкого

Па русском языке публикуется впервые

Кёльн, 12 мая. «Новая конституция» — отмена обычных законов и обычных судов и привилегия убийств, которую отец своих подданных предоставил «Моей доблестной армии», — вчера уже вступила в силу в Дюссельдорфе.

После победы и кровавой расправы с народом комендант тотчас же запросил Берлин об инструкциях. От подручных г-на фон Гогенцоллерна, от Бранденбурга — Мантёйфеля, был получен по телеграфу приказ провозгласить кровавый закони ввести военные палаческие суды.

На основании статей 1 и 6 распоряжения военных властей отменено право союзов и лишены силы статьи 5, 6, 7, 24, 25, 26, 27 и 28 октроированной кабацкой хартии.

В прошлом году под властью «гражданина и коммуниста» Дригальского при объявлении осадного положения дюссельдорфская печать была подвергнута цензуре, и эта мера вызвала крики возмущения даже у большей части дряблой компании соглашателей. Теперь, после новых гогенцоллернских достижений, когда на стороне потсдамского вассального князя не палаты, а лишь родственные курносые казаки, — теперь уже не довольствуются цензурой, а переходят просто к удушению печати.

Согласно статье 7, в районе Дюссельдорфа запрещены дюссельдорфские газеты, а также и «Neue Rheinische Zeitung». Согласно статье 8, печататься могут лишь официальные «уведомления».

При диктатуре сабли «гражданина и коммуниста» Дригальского жертвы произвольных арестов все же подлежали, по крайней мере, ведению обычного закона и обычного суда. Теперь же закон и суд временно отменены, и установлены чрезвычайные палаческие военные суды.

Статья 9. Всякий, кто словесно, письменно, печатно или в форме изображений призывает к сопротивлению законным (!) постановлениям властей, предается военному суду.

Статья 10. Всякий, кто будет уличен в открытом или вооруженном сопротивлении мероприятиям законных властей или кто изменническим поведением приуготовляет опасность или ущерб войскам, подвергается по законам военного времени немедленному расстрелу.

Лавры кровавой собаки Виндишгреца не дают спать вновь укрепившемуся Гогенцоллерну!

Написано 12 мая 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 297, 13 мая 1849 г.

Перевод с немецкого

Кёльн, 12 мая. Внимание всей Рейнской провинции приковано в этот момент к Эльберфельду, месту, где «знамя восстания» поднято сейчас более высоко, чем в любом другом рейнском городе. Роспуск палаты послужил сигналом к движению в столь мирном обычно Вуппертале. Самые глупые «нытики» и самые жалкие «ханжи» поняли, что реакция зашла слишком далеко в своих преступлениях, и, увлеченные энтузиазмом тех храбрых рабочих, в энергии которых мы никогда не сомневались, взялись за оружие и вступили в ряды баррикадных героев, решившихся на смертельную борьбу против монархии.

Сведения, получаемые нами с места боев, столь неточны, что невозможно отделить истину от лжи. Но все же представляется несомненным, что все население взялось за оружие, что улицы и дома забаррикадированы, что из соседних мест — из Золингена, Ремшейдта, Грефрата, из мест, расположенных в Эннепской долине, — словом, из всего Бергского округа спешно подходят вооруженные подкрепления. Повстанцы уже не ограничиваются занятием городов Эльберфельда и Бармена, а распространяют оборонительные действия и на важнейшие пункты в окрестностях.

Как уверяют, в план борющихся входит поспешить на помощь Дюссельдорфу, чтобы освободить этот город от прусских войск. Ландвер, который теперь впервые решительно сражается на стороне народа, играет в этих действиях главную роль. Снаряжения и денег у борющихся достаточно, так как многие очень богатые купцы охотно открыли свои кассы. Так, сообщают, что один только торговый дом передал эльберфельдскому Комитету безопасности 500 фридрихсдоров.