Карл Маркс - Собрание сочинений, том 6

Прибегая к подобного рода наглой лжи и уверяя в своей прирожденной собачьей преданности, 80 берлинских профессоров — и в их число Хенгстенберг, Шёнлейн, Эренберг, Бёк, оба Гримма и др. — фабрикуют адрес королю, в котором эти ученые ослы выражают свое одобрение насильственным действиям министерства Бранденбурга.

Таково же содержание и адреса 19 профессоров из Галле, которые при этом так далеко заходят в своем комизме, что говорят о «важности своей профессии».

Суть обоих адресов — это неописуемое бешенство по поводу отказа от уплаты налогов. Оно и понятно! Исчезнут налоги — и обанкротится привилегированная ученость. Достаточно малейшей угрозы кошельку этого алчного профессорского отродья, чтобы вся паука стала метать громы и молнии. Их монополия коренится в королевской власти «божьей милостью». Они пишут королю адресы с заверениями в своей преданности — это значит, что они по гроб жизни преданы своей собственной монополии. Если народ одержит окончательную победу, то, несмотря на всю «важность их научной профессии», эти господа сумеют быстро стать на сторону столь проклинаемого ими теперь народного суверенитета. Но народ крикнет им тогда: «Слишком поздно!» — и быстро положит конец всей мерзости привилегированной учености.

Написано 29 ноября 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 156, 30 ноября 1848 г.

Перевод с немецкого

Кёльн, 6 декабря. Недавно мы упоминали об адресах с выражением верноподданнических чувств, врученных королю профессорами Галле и Берлина. Сегодня мы можем сообщить, что г-н фон Раумер, имперский посол in partibus {в чужих краях. Ред.} , в данный момент дежурящий в передней у Бастида и Кавеньяка, полностью приобщился к профессорскому позору, заявив о своем присоединении к этим адресам. От имперского посла вроде г-на Раумера в сущности нельзя было ожидать чего-либо иного. Но его заявление, по-видимому, вызвано еще и другой причиной. Г-н Раумер уже много месяцев совершенно забыт в Германии. В своем стремлении каким-либо образом вынырнуть из этого забвения он жадно ухватился за случай, предоставленный ему его берлинскими коллегами-бонзами, и поспешил опубликовать наскоро состряпанное заявление. Это произведеньице Раумера помещено в последнем номере «Preusischer Staats-Anzeiger».

Написано в декабря 1848 г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 162, 7 декабря 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

Кёльн, 6 декабря. Контрреволюция вступила в свою вторую стадию. Национальное собрание распущено. «Высочайшей милостью» без дальнейших околичностей возвещена октроированная конституция.

С лицемерной игры в «соглашение», которая началась в мае, упал теперь последний фиговый листок.

Мартовская революция объявлена не существовавшей, и королевская власть «божьей милостью» празднует свою победу.

Камарилья, юнкерство, бюрократия и вся реакция в мундире и без оного ликуют по случаю того, что глупый народ, наконец, снова загнан в стойло «христианско-германского» государства.

Написано К. Марксом 6 декабря 1848 г.

Напечатано в экстренном выпуске «Neue Rheinische Zeitung» № 162, 7 декабря 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

Берн, 6 декабря. Кто в этот период европейских бурь интересуется Швейцарией? Пожалуй, никто, кроме имперской власти, которой за каждым кустом на левом берегу Рейна, от Констанца до Базеля, чудится притаившийся в засаде волонтер. Тем не менее Швейцария — важный для нас сосед. Сегодня конституционная Бельгия является официальным образцовым государством [92], но кто в переживаемое нами бурное время поручится за то, что завтра таким официальным образцовым государством не станет Швейцария? Я уже и теперь знаю немало суровых республиканцев, только и мечтающих о том, чтобы перенести с того берега Рейна швейцарский политический строй с большими и малыми федеральными, национальными советами, советами кантонов и т. д., т. е. превратить Германию в Швейцарию большого формата, а затем благочестиво и благопристойно вести мирную и спокойную жизнь в качестве члена Большого совета или ландаммана кантона Баден, Гессен или Нассау.

Итак, Швейцария во всяком случае должна интересовать нас, немцев, и то, что думают, говорят и делают швейцарцы, нам могут в ближайшее время преподнести в качестве образца. Поэтому нам вовсе не мешает уже заранее в известной мере ознакомиться с тем, какие нравы и каких людей породили двадцать два кантона Швейцарского союза в своей федеративной республике.

Естественно, что мы должны прежде всего познакомиться со сливками швейцарского общества, т. е. с теми людьми, которых сам швейцарский народ избрал своими представителями; я разумею Национальный совет, заседающий в ратуше города Берна.

Всякого, кто находится на трибуне Национального совета, поражает разнообразие лиц, посланных швейцарским народом в Берн для обсуждения общих для всего народа вопросов. Человек, который уже раньше не повидал значительную часть Швейцарии, едва ли поймет, каким образом в маленькой стране с территорией в несколько сот квадратных миль и с населением менее двух с половиной миллионов человек может существовать такое пестрое собрание. Но в этом нет ничего удивительного; Швейцария — страна, в которой говорят на четырех различных языках: немецком, французском, итальянском (или, вернее, ломбардском) и романском, страна, в которой существуют бок о бок различные ступени культуры — от самой передовой машинной промышленности до самого настоящего пастушеского быта. Швейцарский Национальный совет объединяет сливки всех этих национальностей и ступеней культуры и поэтому совсем не выглядит национальным.

В этом полупатриархальном собрании не может быть и речи об определенных местах, об обособившихся партиях. Радикалы сделали слабую попытку занять крайние левые места, но это им, видимо, не удалось. Каждый садится там, где ему заблагорассудится, и зачастую меняет свое место три-четыре раза в течение одного заседания. Однако большинство членов имеют свои излюбленные места, которые они обычно и занимают, и таким образом собрание все же делится на две части, довольно резко отличающиеся друг от друга. Три передних полукруглых скамьи занимают люди с резко выраженными чертами лица, большей частью с бородой, тщательно причесанные, в костюмах, сшитых по парижской моде; здесь сидят представители французской и итальянской Швейцарии, или «романцы», как их здесь называют; на этих скамьях говорят почти исключительно по-французски. Но позади романцев сидит до странности пестрое общество. Правда, там не видно крестьян в швейцарских национальных костюмах, наоборот, это люди, на одежде которых лежит известный отпечаток цивилизации; иногда встречается даже более или менее модный фрак, у его обладателя в большинстве случаев благопристойное лицо; затем с полдюжины швейцарских офицеров в штатском, очень похожих друг на друга; они имеют скорее торжественный, нежели воинственный вид, лица и одежда их несколько старомодны и вообще они в какой-то степени напоминают Аякса из «Троила и Крессиды» [93]; наконец, основная масса, состоящая из не поддающихся описанию лиц и костюмов, в большей или меньшей степени пожилых и старомодных господ; они совершенно непохожи друг на друга, каждый характерен в своем роде и в большинстве своем они так и просятся на карикатуру. Тут представлены все разновидности мелкого буржуа, campagnard endimanche {по-воскресному разодетого крестьянина. Ред.} и кантональной олигархии; но все они одинаково почтенны, все до ужаса серьезны, все в одинаковых тяжелых серебряных очках. Это — представители немецкой Швейцарии, основная масса собрания, посланная более мелкими кантонами и отдаленными округами крупных кантонов.