Леонид Геллер - Утопия в России

Первый спутник (1957) и полет Гагарина (1961) поддерживают веру в советскую науку как самую прогрессивную в мире. Американцы остались позади. реабилитация «буржуазных» отраслей знания (атомной физики и электроники) открывает грандиозные перспективы. Наука и техника, кажется, способны решить все экономические и социальные проблемы, унаследованные от сталинизма. В середине пятидесятых возникает мысль о том, что страна, «гордящаяся своими научными достижениями, должна создавать самую дерзкую научную фантастику» (Литературная газета, 2 июля 1959). Научная фантастика переживает беспрецедентный бум. Цензура ослаблена, количество изданий в год возрастает в десять раз. Среди этого моря книг самая важная, безусловно, Туманность Андромеды, роман И. Ефремова (1907 — 1972), написанный в 1956 году, почти сразу после XX съезда КПСС, и посвященный коммунистической Земле XXX века.

Ефремов, палеонтолог и географ, лауреат Сталинской премии 1950 года, дебютировал как писатель в 1944 — 1945 годах. Он переступил через запреты сталинской эпохи в двух исторических романах (Путешествие Баурджеда и На краю Ойкумены, 1945), исследовав механизмы тоталитарного государства на материале Древнего Египта. С 1947 года ефремовские Звездные корабли контрабандой «провозят» запретную тему космических путешествий и инопланетных пришельцев. Первая утопия оттепели могла быть написана только Ефремовым.

Внимательный к словам Замятина о повествовательной скудости утопии, ее «статичности» и отсутствии «сюжетной динамики» [67] 1. Е. Замятин, «Генеалогическое древо Уэллса» (1921 — 22) в: Зеленый ветер. Воронеж, 2001, С. 909. , Ефремов показывает мир будущего изнутри, драматически. В его романе переплетаются две истории: об астронавтах, установивших контакт с обитателями Туманности Андромеды, нашей соседней галактики, и о научном эксперименте («нуль-пространство», дающее возможность мгновенно перемещаться из одной точки вселенной в другую). Благодаря своему драматизму роман имел большой успех у юных читателей. Тем не менее «Туманность Андромеды» — классическая утопия. Акцент в романе делается не на технических новшествах, а на социальных, этических и философских аспектах общества будущего. Это общество не знает классовых и расовых конфликтов, разницы между городом и деревней, физическим и умственным трудом. Любовь свободна, дети воспитываются в коллективе. Равновесие между рассудком и эмоциями контролируется, но примитивные импульсы остаются. Остров Забвения — место добровольного (очень редко принудительного) изгнания. За исключением немногих случаев «атавизма», гражданин будущего — полностью раскрывшаяся личность, достигшая в своем физическом и нравственном развитии качеств античного героя. Культурная модель общества будущего — синтетическая, вдохновленная Элладой и Индией, воспринявшая от них некоторые праздники и обычаи, культ тела, дух гармонии, философию единства с природой и взаимосвязи всех вещей и явлений во вселенной.

Среди всех связей Ефремова с запрещенной или забытой утопической традицией самая важная — федоровская. «Туманность Андромеды», Cor Serpentis (1959), ставший ее продолжением, и последняя часть утопической трилогии Час быка (1964) создают широкую картину хаотической вселенной, подчиненной законам «инфернальности». Любая форма жизни обречена на страдание и регресс, которым может противостоять только организаторская, антиэнтропическая деятельность человека. Отцы этой теории космической борьбы между Хаосом и Логосом — Федоров, Циолковский, В. Вернадский (в нем Ефремов видел своего учителя), Флоренский и, может быть, Замятин. Это дуалистическое, спиритуалистское мировоззрение (вызов, бросаемый официальной материалистической диалектике) отмечено, благодаря Н. Рериху, влиянием индуизма и эзотерики, что вполне соответствует уже известной нам наклонности утопии.

Потрясая коммунистическими лозунгами (как в целях маскировки, так и во имя возвращения к «чистому», «человечному» коммунизму), писатель занимается критическим исследованием официальной доктрины. Классический прием: советская реальность показывается лишь как инверсия. То, что в этой реальности запрещено или невозможно становится частью утопии, начиная с самого главного — свободы перемещения по всему миру, свободы перемены места работы, свободы собственного мнения, противоречащего мнению большинства или официальной идеологии.

«Туманность Андромеды», несовместимая со сталинским образом коммунизма, стала в 1959 году мишенью для «консерваторов». Роман обвиняли в «забвении истории человечества, трудного пути к коммунизму, героических усилий наших современников». Ефремова упрекали за то, что он изобразил не коммунистический мир, а царство технократии. Тем не менее оптимизм «Туманности» был признан достаточным доказательством ее благонадежности. Представляя содержание романа как можно более безобидным и скрывая его истинные культурные и межтекстовые связи, критика делает «Туманность» образцом для подражания.

Очень быстро в советской научной фантастике оформляются два направления [68] 2. Наша библиография включает, из-за нехватки места, лишь часть произведений (переведенных на французский); более полные библиографии см в: Lahana; Glad; Rullkцter; Suvin 1979; Heller 1979. . Для первого общество будущего — обязательный и условный фон технологических или научных предвидений (произведения Сапарина, Альтова, Днепрова), либо «космической оперы», более или менее связанных в одно целое приключений (На оранжевой планете (1959) Л. Оношко; Гриада (1960) А. Колпакова; Путешествие «Геоса» (1962) В. Новикова). Другая тенденция представлена авторами, описывающими разные стороны организации общества будущего. Н. Амосов (Записки из будущего, 1966) показывает, как информатика может усовершенствовать работу общественной машины. Братья Стругацкие (Возвращение. Полдень, XXII век, 1962) пытаются изобразить будни коммунизма с их конфликтами и личными драмами. Гуревич представляет психологию «новых людей». Г. Мартынов (Каллистиане, 1960; Человек из бездны, 1962) или С. Снегов (Люди как боги, 1966-68) рассматривают формы правления и общественной жизни в масштабах планеты: будет ли коммунистическая партия всегда «авангардом» человечества? Как она будет участвовать в политической жизни? Будут ли появляться в ее среде исключительные личности, и какую роль они будут играть?

В стороне от этого движения держится Г. Гор, писатель, сформировавшийся в тридцатые годы, ученик обэриутов и этнограф, замечательный стилист, соединяющий лирическое и философское начала: в его повести Ольга Нсу (1965) впервые за многие годы с почтением упоминается имя Федорова. От повести к повести Гор создает мир, в котором сосуществуют разные времена и пространства, где есть «живая» техника, где мысль и природа едины, предметы меняют форму, и человек может стать озером, садом, птицей. Только мир Гора, с его овидиевым «эвморфизмом», насыщенный идеями Федорова, Циолковского, Хлебникова, Платонова (Эфирный тракт), может сравниться с ефремовским миром своей оригинальностью, связностью, переоценкой ценностей. Это, безусловно, поэтическая утопия.