Мюррей Стайн - В середине жизни. Юнгианский подход

Слова «диахроническое» и «синхронийное» («через время» и «со временем») содержат вложенную ссылку на хронос. Мы, и Гермес тоже, поступим несправедливо и крайне жестоко по отношению к лиминальности, ограничив их обсуждение рамками хроноса, если будем понимать время только в линейном смысле, диахронически. Тернер отмечает, что переживание лиминальности включает измененное ощущение времени, нахождение «во и вне времени» (Turner, 1969, р. 96). Лиминальность, для описания которой часто используют классический образ странствия в пустыне (Stein, 1981, р. 276), содержит переживание времени, отличное от обычного суточного Эго-сознания. Когда в Библии говорится, что евреи бродили по пустыне сорок лет, мы должны читать это как «неопределенное и критически долгое время, вечно». «Сорок лет» означает «вечно», как в выражении «это продолжалось вечно». Подобный метафорический язык содержит широкие пространства неопределенности, которые могут быть заполнены воображением. Но текст Библии организован диахронически – составители Библии не пребывали в лиминальности, даже если ее авторы и создатели скорее всего в ней пребывали. – поэтому подобные метафоры, что вполне понятно, могут восприниматься буквально. Диахронический буквализм не может понять Гермесову лиминальность, так как он не испытывает к ней сочувствия.

Диахронические схемы способны организовать события в линейной последовательности: вначале это, потом то, последовательное чередование событий во времени. И эти события, в свою очередь, могут вписываться в модели, которые воспринимаются на основе понятия причинности: не только «вначале это, потом то», но «то потому, что вначале это». При таких перспективных правилах психологического понимания мы воспринимаем жизнь как последовательность этапов и стадий развития, где предыдущие служат причиной последующих (или приводят к ним), а последующие строятся на основании предыдущих или оказываются несостоятельными из-за предыдущих и т. д. Психология лиминальности, написанная с точки зрения диахронии, как, например, у Эрика Эриксона при обсуждении им периода «моратория» во время формирования идентичности, содержит слишком покровительственную точку зрения на нее, объективное впечатление, совершенно отличное от самого переживания и психологического обсуждения лиминальности, которое получается в результате ее обсуждения изнутри самого переживания лиминальности. (Пример тому можно найти в книге Джеймса Хиллмана «Сновидения и подземный мир» – Hillman, 1979.) Паттерны лиминальной памяти отличаются от диахронических. Моменты времени и события сходятся по-разному. Идентичность, а также множество заключенных в ней впечатлений, переживаний, фиксаций и идентификаций, реорганизуются в путанице ценностей и валентностей. Выделяются новые предметы, отступают знакомые образы, ландшафт изгибается и искривляется.

До сих пор на этих страницах я обсуждал лиминальность середины жизни в диахроническом контексте, используя схемы Ван Геннепа (Gennep, 1960), применявшиеся при рассмотрении ритуалов, связанных с изменением социального статуса: вначале расставание, затем лиминальность и, наконец, реинтеграция. Такая структура позволяет дать определение лиминальности и налагает определенные ограничения на ее обсуждение; и одна из долговременных задач подобного описания заключается в избегании тревоги по поводу нашей неспособности удержать или контейнировать этот ускользающий предмет. Тем не менее, я сделал это, зная, что эта структура не может включить в себя ни психологическую лиминальность, ни фигуру Гермеса. Оба они существуют вне диахронических областей или рядом с ними; они проходят сквозь и вокруг них и, в конечном итоге, выскальзывают за пределы собственных границ. Гермес олицетворяет ртуть и не поддается фиксации в мыслеконтейнерах (thought-container), которые чужеродны его живости. Точно так же переживание лиминальности середины жизни не поддается адекватному представлению только в диахронических терминах. Как и само бессознательное, которое отчасти сопротивляется заталкиванию в фиксированные временные контексты и каузальные последовательности, но при этом всегда сохраняет определенную степень свободы для плавания, дрейфа и проникновения через лазейки построенных нами психологических убежищ, Гермес и лиминальность появляются удивительным и неожиданным образом в форме различных сновидений, фантазий и синхронийных событий. Хотя контролируемое Хроносом сознание стремится зафиксировать и втиснуть их в жесткие рамки, Гермес и мир лиминальности проскальзывают мимо его контрольных пунктов и уносятся прочь, оставаясь неуловимыми.

Существует ли метод, который в большей степени, чем герметический метод, мог бы соответствовать задаче разъяснения лиминальности середины жизни и передачи ее качества и смысла? Быть может, нам надо освободить наш метод подобно тому, как лиминальность освобождает душу, от структур систематического порядка и диахронических последовательностей посредством перехода к свободному герметическому плаванию с помощью ассоциативного странствия, возврата к предыдущему состоянию и риторического повторения, мимолетного впечатления, хитрости и похищения. Если внимательно проследить и не фиксировать жестко мозговые штурмы, инсайты, удачные находки, интуиции и игру сновидений, то не окажется ли в нашем распоряжении стиль, который является собственностью Гермеса, а не дедушки Хроноса (или его брата Аполлона)? Но даст ли этот метод результат или, подобно Гермесу, который «бесконечно обманывает племена смертных всю ночь напролет» (Hymn, 577–578), обманом приведет нас к мысли, что у нас есть результат, какая-то вещь, за которую можно держаться, которую можно унести и применить, тогда как в действительности выигрыш может исчезнуть, когда вы перевернете страницу или закроете книгу, оставив нас с пустыми руками и в замешательстве? Однако подобный обман имеет привкус самой лиминальности и, несомненно, наводит на мысль о Гермесе. Чтобы оказаться в заблуждении относительно мышления, требуется нечто солидное и основательное там, где в действительности существуют только миражи и мимолетные фантазии. Процессуально это напоминает переживание, которое мы стараемся исследовать и отобразить. Поэтому, если мы получим такой результат, это будет правдивая картина лиминальности. Когда люди выходят из лиминальности середины жизни и вспоминают о ней, они не верят, что это действительно с ними произошло. Это похоже на сновидения.

Однако герметический метод имеет и другую особенность, которую необходимо распознать и сознательно освоить, чтобы использовать его с максимальной пользой. Эта особенность связана с тем, как вы поступаете с удачной находкой, похищенной мыслью, внезапным психологическим инсайтом и с установкой, которая наполняет чувством этот поступок. Гермес является не только коллекционером, и Гермесов метод, используемый опытным практиком, не может просто в беспорядке накапливать случайные совокупности интересных и мало связанных друг с другом наблюдений. «Находку» надо взять и умело трансформировать характерным для Гермеса образом. Гимн Гермесу иллюстрирует природу этого трансформационного акта и установки. Таким образом, по сути, эта особенность относится к архетипическому паттерну, олицетворяемому Гермесом, на котором основывается данный метод. Примером тому служит эпизод в самом начале Гимна, рассказывающий об этом озорном отпрыске Зевса и Майи: