Бертран Рассел - Философия логического атомизма

[а] человек, [а] собака, [а] свинья, [а] кабинет министров. Человек в железной маске.

Человек, который последним зашёл в эту комнату.

Единственный англичанин, который когда-то оккупировал Папскую область. Число жителей Лондона.

Сумма 43 и 34. (Для дескрипции не необходимо, чтобы она описывала индивидуум; она может описывать предикат, отношение или что-то ещё.)

Определённые дескрипции — это фразы того типа, о котором я хочу вести речь сегодня. Я не хочу говорить о неопределённых дескрипциях, так как то, что было о них сказать, сказано мной в прошлый раз. Я хочу, чтобы вы осознали, что вопрос о том, является ли фраза определенной дескрипцией, зависит только от её формы, а не от вопроса, существует ли определённый индивидуум, описываемый таким образом. Например, я назвал бы фразу «определённый житель Лондона» [ «The inhabitant of London»] определённой дескрипцией, хотя фактически она не описывает никакого определённого индивидуума. Относительно определённой дескрипции прежде всего нужно осознать то, что она не является именем. Возьмём фразу «автор Веверлея». Это — определённая дескрипция, и легко видеть, что она не является именем. Имя — это простой символ (т. е. символ, не имеющий каких-либо частей, которые являются символами); простой символ обычно обозначает определённый индивид, или в расширенном смысле объект, который не является индивидом, но временно трактуется, как индивид, или по ложному убеждению считается индивидом, таким как человек. Фраза такого типа, как «автор Веверлея» [ «The author of Waverley»] не является именем, поскольку она представляет собой комплексный символ. Она содержит части, которые являются символами. Она содержит четыре слова, и значения этих четырёх слов уже зафиксированы, и они фиксируют значение фразы «автор Веверлея» [ «The author of Waverley»] в единственном смысле, в котором эта фраза имеет какое-либо значение. В этом смысле её значение уже предопределено, т. е. когда значения слов «the», «author», «of» и «Waverley» уже зафиксированы, в значении всей данной фразы нет ничего произвольного или конвенциального. В этом отношении она отличается от слова «Скотт», потому что, когда вы зафиксировали значение всех других слов в языке, вы ничего не сделали для фиксации значения имени «Скотт». Иначе говоря, если вы понимаете английский язык, вы должны понимать значение фразы «автор Веверлея», если никогда не слышали её до сих пор, тогда как вы не поняли бы значение слова «Скотт», если никогда не слышали данного слова ранее, поскольку знать значение имени значит знать, к чему оно применимо. Иногда вы найдёте людей, высказывающихся так, как если бы дескриптивные фразы были именами, и найдёте, например, предположение, что такая пропозиция, как «Скотт является автором Веверлея» на самом деле утверждает, что «Скотт» и «автор Веверлея» суть два имени одного и того же человека. Это совершенное заблуждение; прежде всего, потому что «автор Веверлея» не является именем, и, во-вторых, потому что, как вы очень хорошо можете видеть, если бы это было так, данная пропозиция была бы подобна пропозиции «Скотт есть сэр Вальтер», и не зависела бы от какого-либо факта, кроме того, что так звали рассматриваемого человека, поскольку имя и есть то, как зовут человека. Фактически Скотт был автором Веверлея тогда, когда никто не называл его так, когда никто не знал, был ли он автором или же нет, и факт, что он являлся таковым, был физическим фактом, фактом, что он сидел и писал книгу своей собственной рукой, что никоим образом не связано с тем, как его звали. Здесь нет произвола. Вы не сможете никаким подбором терминологии установить, является ли он автором Веверлея, потому что на самом деле он решил написать его и вы ничем себе не поможете. Это иллюстрирует, что фраза «автор Веверлея» совершенно отлична от имени. Вы можете доказать это совершенно ясно с помощью формальных аргументов. В пропозиции «Скотт является автором Веверлея» слово «является» конечно же выражает тождество, т. е. что сущность, имя которой Скотт, тождественна с автором Веверлея. Но когда я говорю: «Скотт является смертным», данное «является» относится к предицированию, что совершенно отлично от «является», выражающего тождество. Ошибочно интерпретировать пропозицию «Скотт является смертным» как означающую «Скотт тождествен с одним из смертных», потому что (помимо других причин) о «смертности» нельзя говорить кроме как посредством пропозициональной функции «х является смертным», что относит слово «является» к предицированию. Вы не сможете редуцировать «является», относящееся к предицированию, к другому «является». Но «является» в «Скотт является автором Веверлея» относится к тождеству, а не к предицированию1 Если в данную пропозицию вместо «автор Веверлея» подставить какое угодно имя, скажем «с», то она преобразуется в «Скотт является с», тогда, если «с» есть имя того, кто не является Скоттом, данная пропозиция становится ложной, тогда как, с другой стороны, если «с» есть имя Скотта, то она становится просто тавтологией. Сразу же очевидно, что если бы «с» совпадало с самим словом «Скотт», то «Скотт является Скоттом» есть как раз тавтология. Но если вы возьмёте любое другое имя, которое также является именем Скотта, тогда, если имя будет использоваться как имя, а не как описание, пропозиция всё ещё будет тавтологией. Поскольку само имя есть просто способ указания на предмет, и не входит в то, что Смешение этих двух значении слова «является» по существу свойственно гегелевской концепции тождества-в-различии. ы утверждаете, так что если один предмет имеет два имени, вы получите в точности то же самое утверждение, независимо от того, какое из двух имён используете, при условии, что они на самом деле являются именами, а не сокращёнными дескрипциями. Поэтому есть только две альтернативы. Если «с» имя, препозиция «Скотт является с» либо ложна, либо тавтологична. Ни пропозиция «Скотт является автором Веверлея» не является ни тем и не другим, а стало быть, она не совпадает с какой-либо пропозицией формы «Скотт есть с», где «с» является именем. Это другой способ иллюстрации того, что описание совершенно отлично от имени. Я с удовольствием проясню то, что говорил как раз сейчас, а именно, если вы подставите другое имя на место «Скотт», которое также является именем того же самого индивидуума, скажем, «Скотт есть сэр Вальтер», тогда «Скотт» и «сэр Вальтер» используются как имена, а не как дескрипции, ваша пропозиция есть тавтология в строгом смысле. Если же кто-то утверждает: «Скотт есть сэр Вальтер», то способ, которым он это подразумевает, был бы использованием имён как дескрипций. Подразумевалось бы, что человек, называемый «Скоттом», есть человек, называемый «сэром Вальтером», и фраза «человек, называемый „Скоттом“» является дескрипцией, таковой является и фраза «человек, называемый „сэром Вальтером“». Поэтому это не было бы тавтологией. Пропозиция подразумевала бы, что человек, называемый «Скоттом», тождествен человеку, называемому «сэром Вальтером». Но если вы и то и другое используете как имена, существо дела совершенно иное. Вы должны заметить, что имя не встречается в том, что вы утверждаете, когда используете имя. Имя — это просто средство выражения того, о чём вы пытаетесь утверждать, и когда я говорю «Скотт написал Веверлея», имя «Скотт» не входит в то, что я собираюсь утверждать. Я утверждаю нечто о человеке, а не об имени. Поэтому если я говорю: «Скотт есть сэр Вальтер», используя эти два имени как имена, ни «Скотт», ни «сэр Вальтер» ни входят в то, что я утверждаю, но только человек, который имеет данные имена, и, стало быть, то, что я утверждаю, является тавтологией. Достаточно важно осознать эти два различных использования имён или любых других символов: одно, когда вы говорите о символе, и другое, когда вы используете его как символ, как средство сказать о чём-то ещё. Если вы говорите о своём обеде, само собой вы не говорите о слове «обед», но говорите о том, что собираетесь съесть, а это совершенно иное. Обычное использование слов состоит в переходе к вещам, и когда вы используете слова таким способом, высказывание «Скотт есть сэр Вальтер» является чистой тавтологией, в точности на том же уровне как и «Скотт является Скоттом». Это возвращает меня к пункту, что когда вы берёте «Скотт является автором Веверлея» и подставляете вместо «автор Веверлея» имя на место дескрипции, вы с необходимостью получаете либо тавтологию, либо ложь — тавтологию, если подставляете «Скотт» или какое-то другое имя того же человека, и ложь, если подставляете что-то ещё. Но сама эта пропозиция не является ни тавтологией, ни ложью, и это показывает вам, что пропозиция «Скотт является автором Веверлея» отличается от любой пропозиции, которая может быть получена, если вместо «автор Веверлея» вы подставите имя. Этот вывод одинаково верен для любой другой пропозиции, в которую входит фраза «автор Веверлея». Если вы возьмёте любую пропозицию, в которой встречается данная фраза, и замените её собственным именем, будет ли это имя «Скотт» или любое другое, вы получите отличную пропозицию. Вообще говоря, если именем, которое вы подставляете, является «Скотт», ваша пропозиция, если она была истинной до этого, будет сохранять истинность, а если она была до этого ложной, будет оставаться ложной. Но это отличная пропозиция. Не всегда верно, что она остаётся истинной или ложной, как можно видеть из примера: «Георг IV желал знать, является ли Скотт автором Веверлея». Неверно, что Георг IV желал знать, является ли Скотт Скоттом [24] Здесь Рассел обыгрывает реальный исторический факт. Вальтер Скотт опубликовал роман «Веверлей» анонимно, и король Георг IV однажды за обедом спросил у него, не является ли он действительным автором этой книги. . Таким образом, бывает даже так, что истина и ложь пропозиции иногда изменяются, когда вы подставляете имя объекта вместо описания того же самого объекта. Но в любом случае, когда вы подставляете имя вместо дескрипции, всегда получается отличная пропозиция. На первый взгляд тождество достаточно загадочно. Когда вы говорите: «Скотт является автором Веверлея», для вас как будто бы заманчиво думать, что есть два человека, один из которых Скотт, а другой — автор Веверлея, и случилось так, что они совпадают. Это, очевидно, абсурдно, но данный способ, всегда привлекателен при рассмотрении тождества. Когда я говорю: «Скотт является автором Веверлея», и «является» выражает тождество, причина того, что здесь тождество может быть выражено верно и нетавтологично, состоит как раз в том, что одно есть имя, а другое — дескрипция. Или обе фразы могут быть дескрипциями. Если я говорю: «Автор Веверлея является автором Мармиона», последнее, конечно, утверждает тождество двух дескрипций. Следующий пункт, который я хочу сейчас сделать ясным, заключается в том, что когда дескрипция (на будущее, когда я говорю «дескрипция», я имею в виду определённую дескрипцию) входит в пропозицию, нет конституенты данной пропозиции, соответствующей этой дескрипции как целому. При правильном анализе Пропозиции дескрипция разлагается и исчезает. Другими словами, КОГДА я говорю: «Скотт является автором Веверлея», предполагать, ЧТО вы имеете здесь три конституенты: «Скотт», «является» и «автор Веверлея», есть ошибочный анализ. Это конечно тот способ анализе, который может прийти вам на ум. Вы можете допустить, что «автор Веверлея» — комплексное выражение, и оно может быть разложено далее, но вы можете посчитать, что для начала пропозиция может быть расщеплена на эти три кусочка. Это совершенно ошибочно. «Автор Веверлея» вообще не является конституентой пропозиции. На самом деле конституент, соответствующих дескриптивным фразам, нет. Сейчас я попытаюсь вам это доказать. Первая и наиболее очевидная причина состоит в том, что могут быть значимые пропозиции, отрицающие существование «определенного такого-то и такого-то». «Определённый единорог не существует» [ «The unicorn does not exist»]. «Наибольшее конечное число W существует». Пропозиции такого типа являются вполне значимыми. совершенно здравыми, правильными, пристойными пропозициями, и вероятно не может быть такого, чтобы единорог был конституентой пропозиции, так как ясно, что он не может быть конституентой, постольку поскольку никаких единорогов нет. Поскольку конституенты пропозиций конечно же суть то же самое, ЧТО и конституенты соответствующих фактов, и поскольку то, что единорога не существует, является фактом, совершенно ясно, что единорог не является конституентой данного факта, так как если бы имелся какой-то факт, конституентой которого был бы единорог, имелся бы и единорог, и было бы неверно, что он не существует. В частности это применимо в случае дескрипций. Итак, поскольку для «определённого такого-то и такого-то» возможно не существовать и, тем не менее, для пропозиций, в которые входит «определенный такой-то и такой-то», возможно быть значимыми и даже истинными, мы должны попытаться увидеть, что означает, когда говорят, что определённый такой-то и такой-то существует. Благодаря нашей озабоченности практическими делами временная характеристика глагола становится исключительно надоедливой пошлостью. Было бы гораздо приятнее, если бы они не имели временной характеристики, как, я думаю, имеет место в китайском языке, но я не знаю китайского. Вы должны быть в состоянии сказать: «Сократ существует в прошлом», «Сократ существует в настоящем», «Сократ существует в будущем» или просто «Сократ существует», без каких-либо временных импликаций, но к несчастью язык этого не позволяет. Тем не менее, я собираюсь использовать язык таким безвременным способом; когда я говорю: «такое-то и такое-то существует», я не собираюсь подразумевать, что оно существует в настоящем, прошлом или будущем, но просто, что оно существует, без каких-либо импликаций, затрагивающих время. «Автор Веверлея существует» [ «The author of Waverley exists»]: есть две вещи, которые для этого требуются. Прежде всего, что такое «автор Веверлея»] Это — человек, который написал Веверлея, т. е. теперь мы пришли к тому, что у вас есть затрагиваемая пропозициональная функция, а именно, «х пишет Веверлея», и автор Веверлея — это человек, который пишет Веверлея, и для того, чтобы человек, который пишет Веверлея мог существовать, необходимо, чтобы данная пропозициональная функция обладала двумя свойствами: