Игорь Футымский - Онтология взрыва

Нетрудно заметить, что центр изменений в вещевой картине мира, связанных с изменениями в нашем понимании мира, пришелся в основном на европейскую цивилизацию (большую часть североамериканского континента можно и нужно по основным культурным и рациональным параметрам объединить с этой цивилизацией). Но так же нетрудно заметить, что и эпицентр взрыва, произведенного первой мировой войной, пришелся на европейскую цивилизацию, а зона влияния этого взрыва в основном не вышла за пределы рационального и культурного влияния этой цивилизации. Специфические, связанные с новой геометрией мышления изменения в вещевой картине мира после первой мировой войны заметно расширили свою географию, расширилась и география мировых потрясений в период, в центре которого лежала вторая мировая война.

Если проэкстраполировать динамику глобализации мировых потрясений, связывая ее с динамикой расширения влияния новой геометрии жизненного мира, остается увидеть, что простора как у первой, так и у второй осталось не так уж много - как раз на еще один прыжок в геометрически новый мир (в сущности, нам осталось перейти Иордан). Попутно, похоже, становятся ясными цена и подробности этого прыжка.

Как показала история по крайней мере двух последних взрывов в пространстве социальных событий, детонаторами этих взрывов оказываются идеи, в какой-то момент попадающие в резонанс с подходящим рациональным состоянием этноса, который в сложившихся вокруг него условиях может считаться маргинальным. И если во время первого взрыва роль такого маргинала выпала в конечном счете на долю российского этноса, а во время второго - немецкого, то и для третьего взрыва должен найтись свой носитель идеи, способной сработать как детонатор или как усилитель (потому что идея пролетарской революции все-таки всего лишь усилила и поддержала взрыв, начавшийся без ее непосредственного участия).

И, кажется, не надо особенно вооружать глаза, чтобы увидеть эту новую идею, способную в очередной раз взорвать мир. Достаточно только оглянуться вокруг и попробовать обнаружить характерные признаки, которые воинствующая идея всегда начинает проявлять исподволь, загодя.

Характерные признаки взрывоопасной воинственности какой-либо идеи распознать нетрудно. И классовая, и расовая идея, инициировавшие два первых взрыва, уже в тот период своего развития, который можно назвать внутриутробным, активно проявляли совершенно экстремальную форму агрессии по отношению ко всему, что становилось у них на пути.

Большевистская идея начиная со своих первых младенческих шагов не задумываясь перевирала в свою пользу все сколько-нибудь рациональные возражения против оседланного ею террора (а еще лучше - стирала эти возражения вместе с теми, у кого они возникали в голове, - сначала с помощью боевых тергрупп, а затем с помощью уголовного кодекса). Расовая идея третьего рейха по этой же кальке действовала едва ли не с большим размахом (причем дело начиналось тоже со штурмовых отрядов).

Теперь дело Ленина и Гитлера живет и, похоже, побуждает в руках новой маргинальной идеи мирового значения - того, что стало нам известно в последние два-три десятка лет как исламский фундаментализм. Трудно рассмотреть что-либо по всем признакам более подходящее на роль детонатора нового мирового взрыва, чем как раз эта идея, тем более, что, очевидно, основным ее носителем является самая маргинальная часть планеты.

Большая часть стран, в которых поведение людей определяется в основном исламским распорядком жизни, даже если и существует в терпимом экономическом режиме, все равно находится в огромной, витально значимой зависимости от развитых стран. Это - та самая маргинальная позиция, которая активирует особые, экстремальные формы защиты собственного выживания тех, кто чувствует себя загнанным в угол.

Как известно, в таких формах защиты рациональность индивидуального выживания овобождает место рациональности самопожертвования в пользу выживания видового, потому что именно таким образом переключаются рациональные приоритеты в случаях острых видовых угроз, потому что именно такова рациональная архитектура жизненного мира. Вот почему лососи после нереста остаются умирать в тех озерах, где должно появиться их потомство, чтобы собою обеспечить им первое необходимое питание. Вот почему пчелы защищают свою главную, "системную" для роя пчелу. Вот почему досадно, когда окажется поврежденным частный файл, но гораздо хуже, если эта участь постигнет файл системный - все геометрически более сложное гораздо меньше имеет энергетических шансов быть восстановленным, чем менее сложное.

Вот почему когда во время войны осознается угроза для этноса, для защитников этого этноса происходит переключение из "нормального" режима индивидуальной рациональности в режим защиты групповой рациональности. В недавней попытке выйти из России на собственные хлеба чеченцы сделали решающую и непростительную ошибку. Не будь этой ошибки, они, скорее всего, своей цели добились бы. А заключалась эта ошибка в очень грубом обращении с архитектурой пространства рациональностей.

В сущности, исход чеченской попытки был предрешен тогда, когда задействованными в ней боевыми группами были атакованы российские города и безжалостно расстреляны ни в чем не повинные люди. После этого России ничего не оставалось, как сгруппироваться перед опасностью постоянной угрозы набегов из Чечни и эту опасность устранить при любых обстоятельствах. Но вполне возможно, что Россия в конце концов вынуждена была бы махнуть на Чечню рукой, как в свое время махнула на Афганистан, если бы чеченцы не зацепили столь неуклюже российского чувства угрозы своему этносу.

Кстати, в Афганистане Россия прошла через то, чего в ближайшее время, похоже, не удастся миновать ни одной из стран западного технологического образца - через столкновение с воинствующей исламской идеей. При нынешнем состоянии дел такая перспектива для Запада более чем реальна. В мире сейчас существует не менее десятка горящих или тлеющих, но готовых разгореться очагов, где исламская идея атакует или готова атаковать мир любыми доступными ей способами (а потенциальных - и того больше).

Конечно, на первый взгляд, если учитывать технологическую оснащенность актуальных вооруженных сил, таких способов у воинствующей исламской идеи немного, чтобы всерьез угрожать имеющейся на сегодняшний день мировой стабильности. Но с другой стороны, возможности влиять на события всегда шире возможностей имеющегося в распоряжении оружия.

Широкие возможности, например, открывает то обстоятельство, что взрывоопасные очаги исламской идеи так или иначе находятся в зоне интересов государств-тяжеловесов, которые скорее склонны организовать по поводу этих интересов политическое противостояние в самых разнообразных формах, чем идти на уступки и договариваться между собой, учитывая опасность общей угрозы. И тогда воинствующая идея получает возможность воспользоваться соперничеством гигантов, чтобы в один прекрасный момент угрожать стабильности в гораздо больших размерах, чем те, которые были рассчитаны отличниками Гарварда, Оксбриджа и военных академий.