Элвин Тоффлер - Шок будущего

Чтобы сохранить приемлемую величину этого разрыва и способность к адаптации, мы стараемся обновлять свою систему образов, идти в ногу со временем, мы непрерывно переучиваемся. Ускорение процессов, происходящих во внешнем мире, вызывает ускорение процессов индивидуальной адаптации. Механизмы обработки образов, каковы бы они ни были, должны действовать с постоянно увеличивающейся нагрузкой.

Все это имеет последствия, которым часто не придается должного значения. Например, когда мы занимаемся классификацией образа, мы расходуем определенное и, возможно, поддающееся измерению количество энергии, что связано с деятельностью определенных структур мозга. В процессе обучения расходуется энергия, а в процессе переучивания ее расходуется еще больше. «Все исследования обучения, — пишет Гарольд Д. Лассвелл из Йельского университета, — подтверждают, что как сохранение информации, так и ее стирание требуют затрат энергии» [124] Комментарии, касающиеся энергетической стоимости переучивания, взяты из The Changing Nature of Human Nature by Harold D. Lasswell // the American Journal of Psychoanalysis, vol. XXYI, № 2, p. 164. . На уровне нервной деятельности это означает, что «любая сформированная система действует на основе сложной сети нервных клеток, проводящих путей и биохимических процессов… В каждый данный момент времени соматические структуры представляют собой сложнейший набор фиксированных форм и электрохимических потенциалов». Он имеет в виду нечто чрезвычайно простое: на переучивание — или, в нашей терминологии, на пересмотр системы образов — расходуется энергия.

Во всех разговорах о необходимости постоянно продолжать образование, в популярных дискуссиях о переучивании присутствует предположение, что человек может обучаться и переучиваться до бесконечности. Это не факт, а именно предположение, и оно нуждается в серьезной научной проверке. Процесс формирования и классификации образов в конечном итоге является процессом физиологическим, зависимым от определенных характеристик нервных клеток и химических компонентов тела. Как теперь стало известно, возможности нервной системы конкретного человека формировать образы имеют некий предел, обусловленный наследственными факторами. Как быстро и как часто может человек пересматривать внутренние образы, прежде чем он достигнет этого предела?

Никто не знает. Очень может быть, что эти пределы настолько превышают повседневные человеческие потребности, что подобные мрачные размышления просто не имеют под собой основания. И все же бросается в глаза один факт: ускорение изменений во внешнем мире заставляет человека ежеминутно менять представление об окружающем, а это, в свою очередь, предъявляет определенные требования к нервной системе. В прошлом у людей, адаптированных к относительно стабильным условиям среды, система мысленных связей, отражающих положение вещей в реальном мире, сохранялась достаточно продолжительное время. Мы же в своем движении к обществу, отличительным признаком которого является изменчивость, должны непрерывно разрывать эти связи. И аналогично тому, как мы во все убыстряющемся темпе устанавливаем и разрываем свои связи с предметами, местами, людьми и организациями, мы должны все чаще и чаще перестраивать свои представления о реальности, мысленный образ мира. В таком случае непостоянство, вынужденное сокращение продолжительности всевозможных связей человека — это не просто одно из условий окружающего мира. Оно отбрасывает тень на нашу внутреннюю сущность. Новые открытия, новые технологии, новое социальное устройство внешнего мира несут в нашу жизнь «ускорение оборота», сокращение продолжительности связей и отношений. Внешние изменения требуют ускорения темпа повседневной жизни. Они требуют нового уровня адаптационных возможностей. И они создают предпосылки для серьезной социальной болезни — шока будущего.

Мы организуем новое общество. Не общество, слегка измененное. Не новую версию сегодняшнего «больше, чем жизнь» общества. А совершенно новое общество.

Эта простая мысль до сих пор не стала достоянием нашего сознания. Однако если мы не осознаем этого, то будем разрушать самих себя в попытках бороться с завтрашним днем.

Любая революция разрушает основные общественные институты и его властные структуры. Это в явном виде происходит во всех высокоразвитых странах. Студенты в Берлине и Нью–Йорке, Турине и Токио берут в заложники своих деканов, сотрясая до основания образовательную систему и угрожая сбросить само правительство. Полиция не вмешивается в дела гетто в Вашингтоне, Чикаго и Нью–Йорке, где повсеместно нарушаются древние законы собственности.

Сексуальные стандарты изменяются. Великие города парализованы забастовками, крупнейшими авариями и нарушениями общественного порядка. Международные альянсы разрушаются.

Финансовые и политические лидеры испытывают тайный страх, но не перед коммунистическими или другими революционерами, которые угрожают им свержением, а оттого что привычная система перестает быть стабильной и уходит из–под контроля.

Все это несомненные факты болезни социальной структуры, которая уже не может функционировать по–старому. Наше общество испытывает муки революционных изменечий. В 20–30–х годах коммунисты использовали клише «общий кризис капитализма». Сегодня ясно, что они слишком узко смотрели. То, что происходит — не просто кризис капитализма, а кризис всех индустриальных обществ, независимо от политических форм. Одновременно мы переживаем революцию молодости, сексуальную революцию, расовую революцию, колониальную революцию, экономическую революцию и очень быструю и глубоко идущую технологическую революцию. Поэтому вполне можно говорить, что мы находимся в эпицентре сверхиндустриальной революции.

Непонимание этого факта ослабляет способность индивида воспринимать настоящее, а также заставляет вполне умного человека говорить несуразные вещи в рассуждениях о будущем. Обычно это упрощенное прямолинейное мышление. Например, очевидность бюрократизма сегодня заставляет их думать, что завтра будет еще больше бюрократизма. Такая прямолинейность свойственна в большей части разговоров и произведений о будущем, что заставляет нас заниматься ложными проблемами будущего.

Необходимо некоторое воображение, для того чтобы противостоять революции, ведь она не развивается строго по прямой. Она закручивает спираль изменений, движется рывками, иногда возвращаясь назад. Она принимает форму квантованных рывков и диалектического единства противоположностей. И только исходя из тезиса, что мы движемся в направлении совершенно новой стадии экотехнологического развития — сверхиндустриальной стадии, — мы сможем понять наше время. Только предполагая революционные изменения, мы сможем раскрепостить наше сознание и попытаться решить задачи, которые ставит перед нами будущее.