Лев Толстой - Об истине, жизни и поведении

Вера в действительность духовной жизни дает другое направление мыслям человека.

Верующий в духовную жизнь обращает внимание свое вовнутрь, старается разобраться в своих чувствах, в своих мыслях, старается направить свою жизнь сообразно с высшими требованиями: сделать ее свободной, правдивой, любовной; старается своими поступками слагать жизнь свою из таких мыслей и чувств, которые наиболее соответствуют целям добра. Такой человек ищет истину и тянется к свету, потому что жизнь духа невозможна без света разума, как жизнь мира видимого невозможна без света солнца.

Среди людей нет ни совершенных жителей тьмы, ни совершенных жителей света, а все на распутье, и каждый, имея в себе власть идти, идет туда или сюда. И всякий, верующий в действительность духа, живущий под светом разума, пребывает в царстве Бога и имеет жизнь вечную.

Бука

Пускай ученые, философы придумывают свои предопределения, свои необходимые движения, пусть думают, что мир создавался из ряда случайностей. Я вижу в мире то единство замысла, которое, несмотря на их утверждение, заставляет меня признавать Единое Начало. Все равно, как если бы они мне сказали, что Илиада составилась из случайно брошенного типографского шрифта. Я бы не колеблясь сказал им на это: это неправда, хотя у меня нет никакой другой причины не верить в это, кроме той, что не могу верить в это.

«Все это суеверие», – говорят ученые. Может быть, и суеверие, отвечаю я, однако что может сделать ваш столь неясный рассудок против суеверия, которое убедительнее его?

Вы говорите: «Нет двух начал, духовного и телесного». Я говорю, что нет ничего общего между моей мыслью и деревом.

И что забавнее всего, это то, что они сами себя взаимно разбивают своими софизмами и готовы присвоить душу скорее камням, чем признать ее в человеке.

Руссо

Я не знаю, может ли собака выбирать, помнить, любить, бояться, воображать, думать; так что, когда мне говорят, что все это в ней не страсти, не чувства, но естественное и необходимое действие устройства ее организма, который составлен из различных сочетаний частей вещества, то я могу согласиться с таким мнением. Но я мыслю, и я знаю, что я мыслю. Что же может быть общего между тем, что думает, и тем или другим сочетанием частей вещества, т. е. пространства, поддающегося делению во всех своих направлениях и измерениях, – в длину, ширину и глубину?

Ламбрюйер

Если все только вещество и если мысли во мне, как и во всех людях, есть только следствие сочетаний частиц вещества, то кто же зародил в мире мысль о каких-либо других существах, кроме телесных? Как может быть вещество причиной того, что его отрицает и исключает из своего существования? Как может оно быть в человеке тем, что мыслит, то есть тем, что и служит убеждением человеку, что он не вещество?

Лабрюйер

Метафизика существует в действительности, если и не как наука, то как природная склонность, потому что человеческий разум, подвигаясь неудержимо вперед, побуждаемый к тому не одним только тщеславным желанием многознайства, а и собственной потребностью, доходит до таких вопросов, на которые не может дать ответа никакая опытная деятельность разума и выведенные из нее основы. Таким образом, действительно у всех людей, у которых разум расширился до умозрения, всегда была какая-нибудь метафизика; и она всегда будет у них.

Кант

Различие духовного от вещественного одинаково ясно самому простому, детскому уму и самому глубокому уму мудреца. Бесполезны рассуждения и споры о духовном и вещественном. Рассуждения эти ничего не объяснят, а только затемнят то, что ясно и бесспорно.

Жизнь с забвением смерти и жизнь с сознанием ежечасного приближения к смерти – два совершенно различных состояния.

Чем больше перенесена жизнь из области телесной в область духовную, тем менее страшна смерть. Для человека, живущего вполне духовной жизнью, страха этого не может быть.

Когда ты твердо убежден и помнишь, что с часу на час тебе предстоит сбросить свою внешнюю оболочку, свое тело, т. е. умереть, тебе легче соблюдать справедливость и поступать по правде, легче покоряться судьбе своей. Думай только о том, как бы не отступить от правды в каждом предстоящем тебе сегодня деле и как бы покорно нести то, что сейчас предстоит тебе. Живи так – и ты не только встретишь невозмутимо всякие людские толки, пересуды, покушения, – ты даже не станешь думать о них, но все бедствия, которые могут постигнуть тебя, покажутся тебе не важными, потому что, живя так, все желания твои сольются в одно – исполнять волю Бога. А это ты всегда можешь сделать.

По Марку Аврелию

Думай чаще о смерти и живи так, как будто ты знаешь, что должен скоро умереть.

Как бы ты ни сомневался в том, как поступить, представь себе, что ты умрешь к вечеру, и сомнение тотчас же разрешается, тотчас же ясно, что дело долго и что личные желания.

Мысль о близости смерти распределяет все наши поступки по степени их истинной важности для нашей жизни. Приговоренный к немедленной казни не станет заботиться об увеличении, сохранении своего состояния, ни об установлении о себе доброй славы, ни о торжестве своего народа перед другими, ни об открытии новой планеты и т. п., но за минуту перед смертью постарается утешить огорченного, поднимет упавшего старика, перевяжет рану, починит игрушку ребенку...

Я люблю свой сад, люблю читать книжку, люблю ласкать детей. Умирая, я лишаюсь этого, и потому мне не хочется умирать, и я боюсь смерти.

Может случиться, что вся моя жизнь составлена из таких временных, мирских желаний и их удовлетворения. Если так, то мне нельзя не бояться того, что прекращает эти желания. Но если эти желания и их удовлетворение изменились во мне и заменились другим желанием – исполнять волю Бога, отдаться ему в том виде, в котором я теперь, и во всех возможных видах, в которых буду, то чем больше заменилась моя воля волей Бога, тем меньше не только страшна мне смерть, но тем меньше существует для меня смерть. А если совсем заменяются мои желания блага своей личности желанием исполнения воли Бога, то и не будет для меня ничего, кроме жизни.

Заменять мирское, временное вечным – это путь жизни, и по нем-то надо идти. А как? Это в своей душе знает каждый из нас.

Вспоминать о смерти значит жить без мысли о ней. О смерти нужно не вспоминать, а спокойно, радостно жить с сознанием ее постоянного приближения.

Доброта для души – то же, что здоровье для тела: она незаметна, когда владеешь ею.

Люди истинно добродетельные не считают себя добродетельными, поэтому они добродетельны. Люди не истинно добродетельные никогда не забывают о своей добродетели и потому не бывают добродетельными. Настоящая добродетель не утверждает сама себя и не выказывается. Ненастоящая добродетель утверждает сама себя и выказывается.