Петр Рябов - Проблема личности в философии классического анархизма

Чрезвычайно высоко оценивая рассмотрение Штирнером проблемы взаимоотношений личности и общества, мы все же должны и здесь указать на некоторые глубокие противоречия во взглядах немецкого мыслителя. Главное из них – наличие в высказываниях Штирнера совершенно различных идей: то апология одной сильной личности (что позволяло трактовать его в ницшеанском духе – см., например, работы П.И.Новгородцева, Н.А.Бердяева и С.Л.Франка), то констатация гоббсовской «войны всех против всех» как естественного состояния общества (при желании это можно интерпретировать и как апологию буржуазной конкуренции (марксова трактовка), и как обоснование тирании (К.Фишер, Л.Фаббри), то симпатии Штирнера к пролетариям и изложенная выше «программа» духовно-социально-политического переворота, наконец, гармония «союза эгоистов». И это противоречие можно разрешить, если согласиться с анархистом Л.Фаббри: «единственный может быть свободен среди массы рабов только в том случае, если он – тиран» (413; 439).

Личное освобождение неизбежно связано с освобождением общественным. Штирнер же высказывается на этот счет неопределенно. Ясного осознания того факта, что рабство окружающих людей исключает свободу «Единственного» (если он не хочет и не может быть тираном), у него не было, как не было и однозначно выраженного стремления к господству и насилию над другими личностями. Указанное противоречие в штирнеровском учении вызвано отчасти его метафизически абсолютизированным противопоставлением личности и общества, отчасти же его «философией жизни» с апологией силы и борьбы. Штирнер полемически восклицая, что «свобода народа – не моя свобода», а есть власть народа – надо «мной», заблуждался, и М.А.Бакунин убедительно показал, что, напротив, свобода личности невозможна без свободы других, без свободы народа, без свободы человечества.

Теперь попробуем разобраться: что же такое «союз эгоистов», «общение», «ассоциация», проповедуемые Штирнером и противопоставляемые им «обществу» и «государству». Макс Штирнер так определяет различия между «союзом» и «обществом»: «В союз ты вносишь всю свою мощь, свое состояние, и ты проявляешь свою ценность , в обществе же утилизируют твою рабочую силу. В союзе ты живешь эгоистично; в обществе «по-человечески», то есть религиозно, как «член тела господина твоего». Обществу ты обязан служить всем, что имеешь, ты его должник, ты одержим «социальным долгом»; союзом же ты пользуешься, и если ты, не зная ни долга, ни верности перед ним, увидишь, что не сможешь извлечь из него дальнейшей пользы, то ты выйдешь из него. Если общество – нечто большее, чем ты, то оно стоит над тобой ; союз же только твое орудие или твой меч, которым ты обостряешь свою естественную силу и увеличиваешь ее. Союз существует для тебя и благодаря тебе, общество же, наоборот, существует и без тебя, а тобою оно пользуется для себя» (413; 301).

По мнению Штирнера, люди «сами придут к тому убеждению, что для того, чтобы лучше всего сохранить свое благо, нужно объединиться, то есть «пожертвовать частью своей свободы», но не ради блага всех, а ради собственного блага» (413; 297). Однако, подчеркивает немецкий анархист, если в «союзе» личность жертвует частью своей свободы, то «общество» и государство требуют от нее пожертвовать своей особенностью, своим своеобразием: «Глубокая разница в том, ограничивается ли обществом моя свобода или моя собственность. В первом случае это – ассоциация, соглашение, союз , но если общество угрожает гибелью моей особенности, оно – власть для себя , власть надо мною , нечто недосягаемое для меня … конечно, союз представляет большую свободу – что, конечно, можно рассматривать как «новую свободу» – ибо благодаря ему исчезнет свойственное государству и обществу принуждение, но в нем будет еще достаточно несвободы и принуждения… Государство – враг и убийца особенности , союз же – оружие и сотрудник ее» (413; 295-296).

По Штирнеру, «союз» возникает, когда гибнет «общество», а «общество» возникает, когда «союз» отчуждается, застывает и вырождается: «Конечно, и из союза может возникнуть общество, но только так, как из мысли рождается навязчивая идея: это происходит тогда, когда мысль лишается энергии мышления, этого беспрерывного уничтожения всех застывших мыслей. Если союз выкристаллизовался в общество, то он перестал быть ассоциацией, ибо ассоциация есть беспрерывное соединение; он остановился в своем течении, выродился в нечто окаменелое, он мертв, как союз, труп союза или ассоциации, то есть он – общество, община» (413; 294). Наконец, принципиальную противоположность между «союзом» и «обществом» Штирнер иллюстрирует на следующем примере: «Разница только та, что тогда, действительно единичные личности будут соединяться одна с другой, в то время как раньше они были связаны друг с другом разными оковами. До совершеннолетия сына связывают с отцом семейные узы, а после него они могут сходиться друг с другом самостоятельно; до него они принадлежали к семейству (были «членами семьи»), а после него они соединяются как эгоисты: сыновность и отечество остаются, но ни сын, ни отец уже не связаны ими» (413; 128-129).

Приведенных высказываний достаточно, чтобы понять – что Штирнер понимал под «союзом» и что – под «обществом». «Общество» – образование механическое, отчужденное, застывшее, мертвое, деспотическое. Оно связывает людей, угнетает их, оно – несвободное, доличностное образование: или бывшее до личности и навязанное ей извне, или выродившееся из союза в нечто самодостаточное и неизменное. «Общение», «союз эгоистов», «ассоциация» – напротив, есть образование живое, динамичное, добровольное, созданное и непрерывно обновляемое личностями, свободными в выходе из этого «союза». «Союз» противостоит «обществу», как жизнь, личность и свобода противостоят смерти, лицемерию, окостенению и несвободе. «Союз» служит личности, тогда как «общество» подчиняет личность себе и лишает ее суверенитета (не случайно Штирнер сравнивает «общество» с тюрьмой).

Для Штирнера важно: осознанно или неосознанно, добровольно или принудительно созданы данные институты, служат ли они личности или порабощают ее. Штирнеровские «союзы» – не фикция, не выдумка, не конструкция мысли: они существовали всегда и существуют сегодня. Приводя примеры подобных «союзов», Штирнер указывает и на детей, объединившихся для игры, и на дружескую компанию (может быть, кружок «Свободных» был одним из прототипов «союза»?) и на союз рабочих, объединившихся для общей стачки, и на группу горожан, создающих кооперативную общественную хлебопекарню (вместо буржуазной конкуренции – см.413; 263), и на различные формы взаимодействия при выполнении «общественного труда», и на добровольный, осознанный динамичный договор, основанный на принципе взаимности (в духе Прудона). Сходные внешне институты и формы могут быть наполнены противоположным содержанием (см.вышеприведенный пример с взаимоотношениями отца и сына). Мы можем прокомментировать эту мысль еще одним примером – федерализм и централизм, как принципы общественной организации: при внешнем сходстве и единстве, в одном случае присутствует добровольное единство суверенных и свободных личностей, общин и областей, в другом же случае – принудительное единство рабов государства.