Карл Маннгейм - Идеология и утопия

Это отношение к истории и социальному бытию, безусловно основанное на особом мироощущении, приводит к тому, что границы предшествующей позиции также становятся прозрачными. Рассмотрение истории с позиций экстатической трансцендентности вряд ли способно дать какие-либо результаты, ибо прямым следствием презрения к истории должна быть неспособность увидеть в ней что – либо существенное. Нельзя ожидать подлинного понимания истории от сознания, направленного только на отрицание исторической реальности. Между тем пристальное наблюдение показывает, что в рамках истории всегда что-либо происходит, пусть даже не обретая полной устойчивости. Уже тот факт, что в истории каждая временная точка и каждый смысловой элемент имеют определенную позиционную ценность (не все может происходить постоянно и всегда, вследствие чего невозможно пребывать в абсолютной ситуации), что события и их смысловые связи необратимы, указывает на то, что история нема и лишена смысла лишь для того, кто не ждет от нее ничего существенного, и что в области истории именно та точка зрения, для которой история есть «только история», наименее плодотворна.

Историей духа (а свою приверженность такому типу социологического изучения истории мы продемонстрировали всем характером предшествующего изложения) можно и должно заниматься таким образом, чтобы в последовательности, а также в сосуществовании элементов видеть нечто большее, чем простую случайность, а посредством исследования становящейся в ходе исторического процесса тотальности стремиться постигнуть ценность и смысловую значимость отдельных элементов. Последовательно разрабатывая конкретный аспект этого подхода, проверяя и обосновывая наши выводы не только спекулятивно, но и на основе имеющихся данных, мы создадим дисциплину, которая может быть названа социологической диагностикой времени. К этому мы и стремились в предыдущем изложении, когда пытались показать, как понятие идеологии может быть использовано для диагноза современной стадии в развитии мышления и когда в нашей типологии мы не просто сопоставляли отдельные случаи, а пытались выявить, как в последовательном изменении значения этого понятия (весьма, впрочем, симптоматичного) может быть в некоем срезе постигнуто состояние всего нашего бытия и мышления. Какие бы усилия ни делались для того, чтобы освободить подобную диагностику от оценочных суждений, она неминуемо соскользнет на оценочную позицию. Уже на первой стадии исследования это будет неизбежно вызвано тем фактом, что расчленение исторического процесса возможно только посредством расстановки акцентов; расстановка же акцентов и определение значимости – уже первый шаг к оценке и онтологическому решению.

Таким образом, и здесь историческая диалектика со всей необходимостью ведет к постепенному переходу на следующую стадию, где вместо свободного от оценки тотального и абсолютного неизбежно выступает оценивающее понятие идеологии (см. с, 79). Однако эта оценка совершенно иная, непохожая на ту, которую мы изображали выше. Здесь ценности данного исторического периода уже не рассматриваются как абсолютные, и онтический акцент переносится на проблемы другого рода. Задача состоит теперь в том, чтобы среди норм, типов мышления и схем ориентации одного и того же времени отделить истинные от ложных, подлинные от неподлинных. Здесь «ложное сознание» оказывается несостоятельным не перед лицом абсолютного, вечного и неизменного бытия, а перед лицом бытия, постоянно преобразующегося в ходе сменяющих друг друга душевных процессов. Уже из этого становится понятным, почему вся энергия, вынужденная в силу диалектики мышления отказаться от постижения вневременных ценностей, с тем большей интенсивностью направляется на то, чтобы установить, какие идеи данной эпохи являются подлинными, и отделить их от неподлинных идей. Тем самым на современной стадии исследования вновь возникает проблема ложного сознания. Мы уже сталкивались с проблемой ложного сознания в ее самом современном выражении, когда при ее рассмотрении отказались от ориентации на религиозно – трансцендентные факторы и стали в духе прагматизма считать критерием реальности практику, причем практику политическую. Однако здесь еще отсутствовал элемент историзма. Мышление и бытие рассматривались еще как чистые полярности в некоей «абсолютной ситуации»; существующее между ними напряжение мыслилось как статичное. Лишь в наши дни к этому присоединяется элемент историзма.

В соответствии с новой точкой зрения, ложным в этической сфере является сознание в том случае, если оно ориентировано на нормы, которыми при всем желании нельзя руководствоваться на данной стадии исторического процесса, если, следовательно, несостоятельность индивида следует рассматривать отнюдь не как его личную вину, но как результат применения недействительных на данной стадии моральных аксиом. Ложным в своей интерпретации морального поведения сознание является тогда, когда оно, опираясь на традиционное осмысление (форм жизни, переживаний, понимания мира и человеческой природы), препятствует появлению и утверждению новой морали и новому становлению человека. Ложным теоретическое сознание является в том случае, если оно в своей «мирской» жизненной ориентации мыслит категориями, которые вообще неприменимы для последовательного ориентирования на данной стадии бытия. Носителями этой «идеологической» функции могут в первую очередь оказаться устаревшие и потерявшие свое значение нормы и формы мышления, а также интерпретации мира; они не только не уясняют совершенные действия, данное внутреннее и внешнее бытие, но скрывают их подлинный смысл. Для иллюстрации важнейших, только что охарактеризованных нами типов идеологического сознания мы остановимся на ряде примеров.

Для понимания того, как устаревшие этические нормы превращаются в идеологии, достаточно вспомнить историю «беспроцентной ссуды»55. Предоставление ссуды без взимания процентов – требование, адекватно выполнимое лишь там, где экономической и социальной основой служит сообщество соседей. В мире подобных отношений это требование может быть полностью осуществлено. Здесь беспроцентная ссуда вполне соответствует сложившимся социальным отношениям и является адекватной им нормой поведения. Возникнув в сообществе соседей, это предписание перешло в нормативную систему церкви; и чем больше менялись «реальные основы» общества, тем в большей степени это требование принимало характер определенной идеологической позиции и становилось даже потенциально невыполнимым. Его полная «оторванность от реальной действительности» стала явной в период развивающегося капитализма, когда оно изменило свою функцию и превратилось в руках церкви в орудие борьбы против новой экономической системы. После победы капитализма идеологический характер этой нормы (тот факт, что ее можно только обойти, но следовать ей невозможно) становится настолько очевидным, что и церковь отказывается от нее.