Бернард Клервоский - О благодати и свободе воли

4. Разум же дан воле, дабы наставлять ее, а не расстраивать. А он бы расстроил ее, если бы поставил ее перед необходимостью (necessitas), чтобы она не создавала себя свободно по своему усмотрению (arbitrio), либо советуя ей увлечься дурным и не следовать духу, дабы она подверглась животным побуждения и, даже, стала преследовать все то, что от духа Божия, либо побуждая ее к добру, следуя благодати и сделав ее духовной, и все это обсуждая и не будучи никем судим. Если, говорю я, воля под запретом разума не может сделать чего-либо из указанного, она уже не может быть волей. Ибо, где необходимость, там нет воли [4]. Если что-либо делается правильно или неправильно по необходимости и без согласия воли как таковой, то разумное существо либо не должно считаться грешным, либо не может быть совершенно праведным, ибо и в том и в другом случае отсутствует то, что единственно делает его грешным или праведным, т.е. воля. Все же прочее, упомянутое выше, жизнь, чувство или влечение сами по себе не делают [людей] ни грешными, ни праведными. В противном случае и деревья -- из-за жизни, и животные из-за двух остальных способностей, могли бы считаться способными либо к греху, либо к праведности; а это абсолютно невозможно. Мы, имеющие жизнь вместе с животными, отличаемся и от тех и от других тем, что называется волею. И согласие ее полностью добровольно, а не побуждается необходимостью, поскольку оно обнаруживает праведного или неправедного, с полным основанием делает людей праведными или грешными. Итак, это согласие вследствие неустранимости свободы воли, вследствие непреклонного решения разума, который всегда и всюду сопровождает волю, весьма удачно, как я полагаю называется свободным выбором. Свободным вследствие воли (liber sui propter voluntalem), судьей над самим собою -- вследствие разума. И справедливо, что свободу сопровождает суждение: ибо все, что свободно само по себе, если грешит, то и судит. А это действительно суд, ибо справедливо терпит тот, кто грешит, то, чего он не хочет, ибо если он грешит, то потому, что хочет [грешить].

5. Впрочем, то существо, которое не сознает себя свободным, на каком основании может вменяться ему доброе или злое? Необходимость извиняет и то, и другое. Ибо там, где необходимость, там нет свободы, а там где нет свободы, нет заслуги, а посему нет и суда. Исключается при этом только первородный грех, так как известно, что он имеет иное основание. Во вех же остальных случаях, там, где отсутствовала свобода добровольного согласия, несомненно отсутствуют заслуга и осуждение. Вследствие этого все, свойственное человеку, за исключением воли, свободно и от заслуги, и от осуждения, ибо оно не свободно в себе. Жизнь, чувство, влечение, память, разум (ingenium) и тому подобное в той мере зависят от необходимости, в коей они не подлежат ведению воли. Воля же не может быть лишенной свободы, потому что ей невозможно не повиноваться самой себе (ибо никто не может не захотеть того, чего он хочет, или хотеть того, чего он не хочет). Воля же, конечно, может замениться, впрочем, не иначе, как иной волей, но никогда не потеряет свободы. Воля в такой же мере не может быть лишена ее [свободы], как и она сама. Если бы человек мог либо вовсе ничего не желать, либо желать нечто, но не с помощью воли, то в таком случае воля была бы лишена свободы. Отсюда, положим, вытекает правило, что неразумным, детям, а также спящим не вменяется никакое деяние, доброе или злое, ибо, конечно, не владея своим разумом (ratio), они не могут и пользоваться собственной волей, а вследствие этого не могут иметь свободное суждение (judicium libertatis). Итак, вследствие того, что воля не имеет ничего свободного, кроме себя, по справедливости она не может быть судима иначе как из себя. Таким образом, ни вялый ум, ни слабая память, ни беспокойные влечение, ни притупившиеся чувства, ни праздная жизнь сами по себе не делают человека виновным, так же как не делают его невиновным противоположные качества, ибо ясно, что они могут происходить по необходимости и вне зависимости от воли.

Глава 4

Оглавление

ГЛАВА III

О том, что свобода может быть троякого рода: свобода по природе, свобода благодати и свобода славы.

6. Итак, одна только воля, вследствие того, что в силу рожденной ей свободы она никакой силой, никакой необходимостью не может ни противоречить себе, вполне заслуженно делает тварь праведной или неправедной [5], достойной блаженства или страдания, поскольку она согласует [свои деяния] с правдой или неправдой. И вследствие этого, подобное добровольное и свободное согласие, от коего (что следует из сказанного выше) зависит, как известно, всякое суждение, я считаю сообразным называть по вышеприведенному определению свободным выбором; свободным со стороны воли; выбором, насколько это относится к разуму (ratio). Но, конечно, свободным не тою свободой, о которой говорит апостол: "Где дух Господень, там свобода" (II Кор., III, 17). Эта свобода есть свобода от греха, как говорит он в другом месте: "Ибо когда вы были рабами греха, тогда вы были свободны от праведности... Но ныне, когда вы освободились от греха и стали рабами богу, плод ваш есть святость, а конец -- жизнь вечная" (Рим., VI, 20; 22). Кто же будучи во плоти греховной, требует для себя свободы от греха? По справедливости, поэтому, говоря о свободном выборе, я имел в виду не эту свободу. Есть также свобода от страдания, о которой таким образом говорит апостол: "... И сама тварь освобождена будет от рабства тлению во свободу славы детей Божиих" (Рим., VIII, 21). Но разве найдется тот, кто в нынешней смертности возомнит о такой свободе? Мы, поэтому, основательно отклоняем и для такой свободы наименование свободного выбора. Следовательно, наиболее соответствующей этому термину мы считаем свободу от необходимости, так как ясно, что необходимое противоположно добровольному. Другими словами, то, что делается по необходимости, уже не есть делание по воле, но наоборот.

7. Итак, как мы до сих пор видели, свобода нам представлялась в трояком виде: свобода от греха, свобода от страдания, свобода от необходимости. Последняя дается нам природой, в первой мы восстанавливаемся благодатью, вторая нам сохраняется на родине (reservatur in patria). Первая пусть называется свободой по природе (Naturae), вторая -- свободой благодати, третья -- свободой жизни или славы (Vitae vel Gloriae). Ибо прежде всего мы, благородное создание Божие, основываемся на свободной воле или добровольной свободе; во-вторых, мы восстанавливаемся в невинности, как новая тварь во Христе; в-третьих, возвышаемся во славе, как тварь, совершенная в духе. И первая свобода имеет много от чести, вторая еще больше от добродетели, последняя есть вершина счастья. Имея первую, мы стоим выше всех одушевленных существ, имея вторую, мы побеждаем плоть, имея третью, попираем смерть. Или подобно тому, как при помощи первой бог повергает к стопам нашим всякую животную тварь и скот, так же при помощи второй он простирает к стопам нашим духовных тварей этого мира, о которых говорится: "Не предай зверям душу горлицы твоей" (Псалт., LXXIII, 19); что же касается последнего вида свободы, он нас самих намерен подчинить нам же победою над грехом и смертью, иными словами, когда будет побеждена последняя смерть и мы перейдем во свободу славы сынов Божиих; такой свободой освободит нас Христос и вместе с нами передаст царство богу и отцу. Об этой свободе и о той, которую мы назвали свободой от греха, я думаю, сказал он иудеям: "Если сын освободит вас, то истинно свободны будете" (Иоан., VIII, 36). Свободный выбор означал необходимость освободителя, который освобождал бы не от необходимости, которой воля, как таковая, не знала, но от греха, в который она впала столь же свободно, сколь и добровольно, а также от наказания за грех, который она неосмотрительно повлекла и несла против своего желания. Причем и от того, и от другого зла она не могла быть совершенно освобождена иначе, как при посредстве того, кто один из людей сделался среди мертвых свободным (Псалт., LXXXVII, 6), т.е. свободным от греха среди грешников.