Эвальд Ильенков - Драма советской философии. Эвальд Васильевич Ильенков (Книга — диалог)

Что, им в их непрестанных духовных поисках достаточно было только «аутентичного» — «подлинного» марксизма, излагаемого серьезным ученым, одним из первых прочитавшим «Капитал» в наши дни в нашей стране в подлиннике? И не только прочитавшим, но и глубоко продумавшим его ранние истоки — экономико — философские рукописи Маркса — и сделавшим именно их своим истинным, подлинным мировоззрением.

Конечно, в сложившейся здесь, совершенно специфической, так сказать, текстологической (или «источниковедческой») теоретической ситуации более осторожно (и правильно), по — видимому, утверждение: Эвальд Васильевич в своих непрестанных философских исканиях все время шел по пути, который наиболее быстрым образом и результативно ведет нас от «Капитала» к ранним экономико — философским рукописям Маркса, а уже от них — действительно, к той или иной форме современного марксистского экзистенциализма. В годы застоя это была, по — видимому, наиболее типичная траектория — «дхарма» теоретического движения мысли многих и многих русских интеллигентов, сколько — либо серьезно относившихся в 60–е годы к своему духовному развитию (и его художественному выражению, допустимому для властей и тем не менее однозначно понимаемому тогда самыми широкими кругами нашей научной и культурной общественности).

В моих глазах, наиболее ярким примером такого очень не тривиального — «подпольного» проникновения самого серьезного (и современного тогда) экзистенциализма в духовную жизнь самых маразматических лет эпохи застоя — это знаменитый спектакль «А зори здесь тихие…» на Таганке. И хронологически он как раз и приходится, кажется, на время наибольшей духовной близости Эвальда Васильевича. и Юрия Любимова. Именно тогда, простояв много часов в дверях переполненного зала, в котором Эвальд Васильевич защищал докторскую диссертацию, уважаемый мэтр всерьез предлагал нам всем, присутствовавшим, максимально подробно зафиксировать все только что происшедшее на бумаге, чтобы потом использовать в очередной постановке своего театра.

Сам стиль жизни Ильенкова (особенно в последние годы) был для меня полным олицетворением этого современного русского варианта стоического экзистенциализма: вставая почти ежедневно где — то около 5 утра, он заваривал себе крепчайший кофе и садился стучать на машинке часов до 2 дня очередной интереснейший текст, после чего, совершенно измотанный, иногда даже с нарушением мозгового кровообращения, шел в Институт философии АН СССР и обсуждал только что напечатанное со встреченными там сколько — либо понимавшими в философии людьми. Эти его тексты до сих пор хранят следы многочасовой работы над мельчайшими деталями стиля: из многочисленных часто чисто графоманских статей в «Вопросах философии» того времени только его публикации можно определить по стилю, не заглядывая в оглавление номера.

Кстати говоря, все современные поиски в России так называемой современной «русской» (или даже «государственной») идеологии лишь изобличают полную политическую и теоретическую некомпетентность всех этих горе — искателей: еще три десятилетия тому назад в совершенно классических работах Дэниэла Белла (его книга так прямо и была названа «Конец идеологии»), Маршалла Мак Люэна и целой плеяды французских постмарксистов (Ж.Бодрияр и др.) было строго доказано, что в эпоху, когда каждая семья имеет, по крайней мере, один телевизор, никакая единая — и тем более «государственная» — идеология просто невозможна. Эти домашние телевизоры перенесли нас совершенно незаметно в абсолютно иной мир — информационный, а в нем, если вы даже попытаетесь создать некую единую идеологию, — получите только ее «симулякры» типа пресловутого Невзорова, «Жирика» или Амана Тулеева.

Единственная область, где в России действительно серьезно стоит сейчас вопрос о сколько — либо единой идеологии — это, конечно, армия, вооруженные силы. Но и здесь любые поспешные и недостаточно продуманные шаги политического «начальства» могут дать — в полном соответствии с вышесказанным — пока что только «лучшего нашего министра обороны», его «мальчиков, умирающих с улыбкой на устах», совершенно изворовавшийся генералитет и прочие не менее преступные последствия. Бывшим нашим замполитам труды Эвальда Васильевича, конечно же, по — видимому, еще очень долго будут совершенно не по силам, но, серьезно говоря, ничего более основательного, кроме экзистенциальной трагедии типа «А зори здесь тихие…» современная русская философия предложить им пока что не может. А неуклюжие телевизионные игры в очень показное и насквозь фальшивое православие, к тому же еще вблизи новейших атомных подлодок — в стране с более чем 140 различными, в большинстве своем отнюдь не православными нациями и национальностями, не только не умны, но в серьезной исторической перспективе — просто даже и не безопасны. Это, к сожалению, только еще один пример «опасных переупрощений», о которых говорила Маргарет Тетчер в свое время.

Обращаясь к историко — философским аспектам нашей темы, все согласны сейчас, что в области, так сказать, «чистой» философии — эпистемологии, теории познания и т. п. — вторая половина уходящего века протекала в России под доминирующим влиянием Ильенкова и его очень и очень разнообразных учеников. Совсем — совсем не зря сусловско — константиновский погромщик нашей зарождавшейся социологии М.Н.Руткевич многие годы похвалялся, что «партия» его вот — вот назначит к нам новым директором, чтобы «каленым железом выжечь ильенковский гносеологизм». В русской философской мысли сейчас нет ни одного серьезного имени, включая даже таких очень независимых и абсолютно самостоятельно мыслящих людей как С.С.Аверинцев или А.А.Зиновьев, кто в той или иной степени не испытал бы на себе влияние оригинальных теоретико — познавательных идей Эвальда Ильенкова.

Все дело здесь в том, что сам основатель «единственно правильной философии», насколько нам известно, так и не удосужился прочесть за всю жизнь кантову «Критику чистого разума» и его пресловутый «кладезь марксистской теоретической мысли» — «Философские тетради» — лучшее тому доказательство; самое интересное здесь то, что он достаточно серьезно изучил два других текста, без которых, по словам Эвальда Васильевича просто нет никакой философии: аристотелеву «Метафизику» и гегелеву «Феноменологию духа». А вот то, что нужно и можно было прочесть еще в гимназии — и что тогда было ему, золотому медалисту Симбирской гимназии, вполне по силам, так и не прочел никогда.

И именно поэтому, на наш взгляд, уже кандидатская диссертация Эвальда Васильевича поставила его сразу же во главе «гносеологического» движения вперед российской философской мысли в 60–е годы. Можно согласиться или не согласиться с конкретными деталями (или акцентами) этой его исследовательской программы чисто «марксистского гносеологизма», но отрицать ее доминирующее влияние на формирование целого поколения советских философов — шестидесятников сейчас никто не может.