Георг Лукач - Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества

Если эта перспектива закрыта для мыслителя, глубоко понимающего всю глубину противоречивости этого прогресса — и мы ясно видели, что у Гегеля этой перспективы быть не могло, — то в результате возникают две возможности. Или мыслитель твердо придерживается точки зрения непримиримости противоречий, и тогда он должен впасть в пессимистический романтизм. Или же он, несмотря ни на что, верит, что трагически противоречивый человеческий прогресс неодолим, — и тогда он неизбежно должен воплотить свою веру в какую-нибудь форму мистификации ложного сознания.

Величие философской эпохи, в пределах которой протекала деятельность Гегеля, ее чрезвычайно высокий мыслительный уровень проявляются, помимо всего прочего, еще и в том. что в этот период вряд ли можно себе представить такую постановку вопроса или решение той или иной проблемы, которые бы не нашли своего философского выражения у более или менее значительного мыслителя. Так обстоит дело с охарактеризованным нами, как абстрактной возможностью, принципом непримиримости противоречии; его представителем был видный деятель философской романтики в Германии, Зольгер, которого сам Гегель ценил чрезвычайно высоко как честного и последовательного мыслителя.

У Зольгера рассматриваемая здесь противоположность выражена в значительно более мистифицированной форме, чем у Гегеля. Зольгер описывает ее как противоречие между абсолютным и его воплощением в эмпирической жизни. Если мы. однако, вспомним вводные слова Гегеля к "Трагедии нравственности", то увидим, что речь идет о той же проблеме, хотя Зольгер анализирует ее в значительно более абстрактной, чем Гегель, форме и предстает она у него непосредственно как проблема философии искусства. В своем главном произведении, посвященном философии искусства, Зольгер в заключительной части говорит об отношении абсолюта к его воплощению в конечном мире: "… и нас должна охватить глубокая печаль, когда мы видим, как все это великолепие рассеивается в ничто через свое необходимое земное бытие. И все же вину за это мы должны возложить не на что другое, как на само совершенство, самораскрывающееся нам для познания его во времени; ибо только лишь земное, когда мы воспринимаем одного его, не распадается благодаря проникновению его частей друг в друга и никогда не завершающемуся процессу возникновения и исчезновения. Это мгновение перехода, и котором сама идея превращается в ничто, и есть истинное место пребывания искусства" [23].

К каким конкретным философским заблуждениям привело это-толкование противоречивости честного и одаренного мыслителя Зольгера, не является предметом нашего изложения. Достаточно сказать, что с этой точки зрения он выработал философски глубокое, диалектическое обоснование упомянутого несуразного и ложного понятия иронии и, несмотря на свою значительно большую философскую глубину, пошел по пути романтизма, по которому шли Шлегель и Шеллинг. И это не случайно, как не случайно и то, что трагическая противоречивость человеческого прогресса в ее гегелевской "примирительной" форме оказывается богатым и конкретным изображением действительных противоречий социально-исторической жизни, в то время как верность принципу трагически непримиримой противоречивости принимает у Зольгера совершенно абстрактную мистифицированную форму.

В этой последней противоположности выражается внутренне-противоречивый характер гегелевского "примирения". С одной стороны, это примирение является идеалистической мистификацией непримиримых противоречий, с другой же стороны и одновременно, именно в этом выражен реалистический смысл концепции Гегеля, его связь с социальной действительностью своего времени, его глубокое знание действительной жизни человеческого общества, его стремление распознать противоречия прогресса там, где происходит их действительная борьба, — в экономической жизни людей. Конкретность диалектики Гегеля могла возникнуть только из этой его любви к действительности, из этой глубокой привязанности к ней. И то, что кульминационной точкой его системы "примирение", показывает лишь то, что достижения прогресса, пока классовое общество не закрывает собой горизонта, возникали даже в специфической сфере сознания, в сфере философии, только путем противоречий, лишь на обходном пути "ложного сознания" (Энгельс).

В нашем предшествующем изложении было показано, что Гегель и Шеллинг, хотя и боролись совместно с субъективным идеализмом, были единодушны отнюдь не во всех философских вопросах. Различие между ними никак не обнаруживалось в период их совместной работы до 1803 г., года переезда Шеллинга в Вюрцбург; это различие можно выявить лишь из противоположной тематики их статей. В период их личного содружества Гегель экспериментирует с понятийным аппаратом Шеллинга. И только в лекциях 1805/06 гг. Гегель полностью освобождается от терминологии Шеллинга.

Одновременно с окончательной выработкой специфической гегелевской линии философствования и в языково-терминологической области начинается острая полемика прежде всего с учениками и адептами Шеллинга, а затем и с самим Шеллингом. Для изучения этого переходного этапа в развитии Гегеля мы находим материал, с одной стороны, в иенской записной книжке Гегеля, о датировке которой мы уже говорили; с другой стороны, большое значение имеет фрагмент из лекций Гегеля последних иенских лет, который Розенкранц опубликовал под названием "Дидактическая модификация системы" [1].

Если мы хотим правильно понять и оценить разрыв между Шеллингом и Гегелем, не следует соблазняться видимостью того способа изложения, при котором мы следуем шаг за шагом за развитием Гегеля, в то время как философия Шеллинга нас интересует лишь как нечто прямо противоположное ей или же как объект гегелевской критики. При таком подходе может возникнуть иллюзия, будто взгляды Шеллинга вообще в этот период не распивались, будто окончательная критика Гегеля, его решительное отрицание философии Шеллинга в 1807 г. направлены против самого Шеллинга, с которым он в 1801 г. был солидарен в борьбе против субъективного идеализма.

Мы не можем здесь изложить процесс внутреннего развития Шеллинга, но следует в нескольких словах охарактеризовать важнейшие этапы развития его мысли в рассматриваемый период. Исходным пунктом философского сотрудничества обоих философов была работа Шеллинга "Система трансцендентального идеализма" (1800). Следующее его произведение — "Изложение моей системы философии" (1801) — отмечено большой близостью Шеллинга гегелевской мысли и попыткой освоить принципы гегелевской диалектики. Однако вскоре во взглядах Шеллинга обнаруживаются прямо противоположные тенденции отчасти в постоянном превознесении чисто конструктивного метода в натурфилософии, отчасти во все более усиливающемся превознесении эстетической точки зрения вследствие обоснования интеллектуального созерцания фактами эстетики. Уже в первой системе существовали эти тенденции, позднее приведшие к сближению с тем культом гения, который характерен для романтиков, отчасти во все большем восприятии прямых мистических течений, опять-таки и тесной взаимосвязи с философией романтиков, с их превознесением натурфилософии и теософии Якоба Беме.