Элизе Реклю - Эволюция, Революция и идеалы Анархизма

Эволюція есть безконечное движеніе всего существующаго, непрерывное измѣненіе міра какъ въ цѣломъ, такъ и въ его частяхъ, отъ начала вѣковъ до безконечности. Млечные пути, видимые въ неизмѣримомъ пространствѣ, образуются и исчезаютъ въ теченіе милліоновъ и милліардовъ вѣковъ; звѣзды, свѣтила рождаются, скопляются, умираютъ; движеніе нашей солнечной системы съ его центральнымъ свѣтиломъ, его планетами и лунами, все, что находится въ узкихъ предѣлахъ нашего земного шара, вновь возникающія и исчезающія горы, океаны, образующіеся съ тѣмъ, чтобы потомъ высохнуть, ярко блестящія въ долинахъ рѣки, которыя высыхаютъ подобно утренней росѣ, поколѣнія растеній, животныхъ и людей, слѣдующихъ одно за другимъ, милліоны незамѣтныхъ маленькихъ существъ отъ человѣка до насѣкомаго — все это явленія всеобщей великой эволюціи, увлекающей все въ своемъ безконечномъ движеніи.

Въ сравненіи съ этимъ основнымъ фактомъ міровой эволюціи, что значатъ эти маленькія явленія, называемыя революціями астрономическими, геологическими или политическими! — Едва замѣтныя движенія, почти призрачныя.

Милліарды милліардовъ революцій смѣняютъ другъ друга въ міровой эволюціи. Но какъ бы малы онѣ ни были, онѣ являются частью безконечнаго движенія.

Такимъ образомъ, наука не видитъ никакого противорѣчія между этими двумя словами: эволюція и революція, которыя очень сходны между собою, но которыя въ обыденной рѣчи употребляются совершенно въ иномъ смыслѣ, различномъ отъ ихъ первоначальнаго значенія. Не видя въ нихъ явленій одного и того же порядка, различающихся только по степени, трусливые люди, боящіеся всякихъ перемѣнъ, придаютъ этимъ двумъ словамъ совершенно противоположный смыслъ. Эволюція — синонимъ постепеннаго развитія, совершающагося въ области идей и нравовъ, — понимается ими, какъ нѣчто противоположное этой страшной вещи — революціи, представляющей собой болѣе или менѣе рѣзкія перемѣны въ міровой жизни. Съ кажущимся или даже искреннимъ энтузіазмомъ говорятъ они объ эволюціи — медленномъ развитіи, совершающемся въ мозговыхъ клѣткахъ, въ головахъ и сердцахъ; но имъ нельзя говорить о страшной революціи, которая возникаетъ внезапно въ умахъ, выливается на улицы, сопровождаясь иногда неистовыми криками толпы и громомъ оружія. Прежде всего скажемъ, что эти люди обнаруживаютъ только свое невѣжество, воображая, что между эволюціей и революціей существуетъ такая же разница, какъ между миромъ и войной, между мирной жизнью и насиліемъ. Иногда революціи могутъ совершаться мирно, вслѣдствіе внезапнаго измѣненія среды и перемѣщенія интересовъ; точно также и эволюціи въ обществѣ могутъ быть чрезвычайно затруднены, сопровождаясь войнами и преслѣдованіями. И, если слово эволюція охотно употребляется тѣми, которые съ ужасомъ смотрятъ на революціонеровъ, то это происходитъ оттого, что они не понимаютъ всего значенія этого слова, такъ какъ отъ него то они открещиваются всѣми способами. Они говорятъ о прогрессѣ въ общихъ выраженіяхъ, но сущности его самого не хотятъ. Они находятъ, что современный строй, какъ бы плохъ ни былъ, въ чемъ они сами сознаются, все таки долженъ быть сохраненъ, — такъ какъ имъ достаточно, чтобы онъ дѣлалъ возможнымъ достиженіе для нихъ ихъ идеала: богатства, власти, значенія и комфорта.

Такъ какъ существуютъ богатые и бѣдные, власть имущіе и подчиненные, господа и рабы, властелины, дающіе знакъ къ борьбѣ, и гладіаторы, идущіе по ихъ знаку на смерть, то этимъ благоразумнымъ людямъ остается только стать на сторону богатыхъ и власть имущихъ или сдѣлаться куртизанами и льстецами сильныхъ міра. Это общество даетъ хлѣбъ, деньги, мѣста, почести; и отлично: пусть умные люди устраиваются такимъ образомъ, чтобы получить наибольшую часть всѣхъ этихъ благъ. Если они родились подъ счастливымъ созвѣздіемъ, которое, избавляя ихъ отъ всякой борьбы, дало имъ все необходимое въ изобиліи, то зачѣмъ же имъ жаловаться? Они стараются убѣдить себя, что всѣ такъ же довольны, какъ они сами; сытому кажется, что весь міръ хорошо пообѣдалъ. А если какой-нибудь эгоистъ съ дѣтства обиженъ судьбою и недоволенъ ею, то у него по крайней мѣрѣ остается надежда добиться своего интригами, лестью, благодаря счастливой случайности или даже упорнымъ трудомъ въ пользу власть имущихъ. Что для него общественная эволюція? Его собственная эволюція къ богатству, вотъ его единственное стремленіе. Не заботясь о правахъ всѣхъ, онъ ищетъ лишь исключительныхъ правъ для себя самого.

Существуютъ однако рабскіе умы, которые искренно вѣрятъ въ эволюцію идей и питаютъ неопредѣленныя надежды на соотвѣтствующее измѣненіе обстоятельствъ, но которые, тѣмъ не менѣе, съ инстинктивнымъ почти физическимъ страхомъ думаютъ о всякой революціи. Они желаютъ ее и боятся ея одновременно: они критикуютъ существующій строй и мечтаютъ о новомъ, какъ будто бы онъ долженъ появиться внезапно, вызванный какимъ то чудомъ безъ малѣйшей ломки и борьбы между грядущимъ и отжившимъ. Слабые, безвольные люди мечтаютъ, не имѣя ни силъ, ни желанія, достигнуть своей цѣли. Принадлежа къ обоимъ мірамъ, они фатально осуждены не служить ни тому ни другому: среди консерваторовъ они являются разобщающимъ элементомъ, благодаря своему образу мыслей; среди революціонеровъ они становятся крайними реакціонерами, измѣняя обѣтамъ своей юности и какъ собака, о которой говоритъ евангеліе, возвращаются къ тому, что они нѣкогда изрыгли. Такимъ образомъ во время революціи наиболѣе ярыми защитниками стараго порядка становятся тѣ, которые когда то зло насмѣхались надъ нимъ: изъ сторонниковъ они обращаются въ ренегатовъ. Они замѣчаютъ слишкомъ поздно, какъ неловкіе волшебники легенды, что они вызвали слишкомъ страшныя, темныя силы, съ которыми они уже не могутъ справиться.

Къ другому классу эволюціонистовъ принадлежатъ тѣ, которые въ общей необходимости перемѣнъ преслѣдуютъ только одну сторону ихъ, которой и посвящаютъ себя всецѣло, забывая все другое. Они напередъ ограничили свое поле дѣйствія. Нѣкоторые изъ нихъ, люди ловкіе, пожелали такимъ образомъ войти въ сдѣлку со своею совѣстью и работать въ пользу будущей революціи безъ риска для самихъ себя. Подъ предлогомъ посвященія своихъ силъ какой-нибудь необходимой ближайшей реформѣ, они теряютъ совершенно изъ вида общій высшій идеалъ будущаго и даже откровенно отрекаются отъ него. Другіе болѣе честные и порядочные какъ будто и способствуютъ общему дѣлу, но вслѣдствіе узости своего ума, видятъ и понимаютъ его односторонне. Искренность ихъ убѣжденій и поведенія ставитъ ихъ внѣ всякаго подозрѣнія: мы ихъ считаемъ нашими товарищами по дѣлу, хотя съ горечью сознаемся, что ограничившись узкимъ полемъ дѣйствія, борясь противъ одного какого-нибудь частнаго зла, они какъ-будто санкціонируютъ всѣ другія злоупотребленія.