Георг Лукач - Литературные теории XIX века и марксизм

В-третьих, анализ юношеского развития Рихарда Вагнера показал нам, что там, где мы имеем идеалистическую трансформацию какого-нибудь фейербаховского тезиса, фактически невозможно отделить влияние Фейербаха от влияния радикального младогегельянства. Если у Вагнера мы имели дело с "истинным социализмом", то в случае Ницше приходится прежде всего иметь в виду Бруно Бауэра [33] Указанием на связь между Бауэром и Ницше я обязан прежде всего моему другу М. А. Лифшицу. Вопрос этот еще недостаточно исследован. В "Ессе homo" Ницше говорит, что с момента появления его брошюры о Штраусе, Бауэр сделался одним из его внимательнейших читателей; в таком же роде он выражался в письмах к Тэну и Брандесу. Петер Гаст, один из ближайших учеников Ницше, после смерти Бауэра поехал в Риксдорф, чтобы посмотреть, где и как жил Бауэр. (Barnicof "Das entdeckte Christentum im Vormarz", Jena, 1924, стр. 68). Любопытно, что сам Ницше и его друг Гаст находили во взглядах Бауэра следы влияния Ницше. В действительности было, вероятно, как раз наоборот, но объективно здесь только подтверждается наличие родства между взглядами того и другого. Вопрос этот во всяком случае заслуживает исследования, причем заодно следовало бы рассмотреть и вопрос об отношении историка Овербека, друга Ницше, к Бауэру и Фейербаху. Трельч, например, неоднократно отмечает влияние Фейербаха на Овербека. .

"Философия самосознания" Бруно Бауэра представляет собою, как замечает Маркс, [34] Маркс. Сочинения, 111, стр. 169 и ел. дальнейшее развитие Гегеля в субъективно-идеалистическом духе. Маркс с полным основанием противополагает этому взгляду материализм Фейербаха. Но все-таки субъективный идеализм Бауэра прошел через фейербахианское влияние или во всяком случае был затронут им. Антропологическая точка зрения, очень сильно выраженная уже у Гегеля, особенно в "Феноменологии духа", определяет собою, хотя и в субъективно-идеалистическом духе, всю "философию самосознания". Ф. А. Ланге, не понимая Гегеля и Фейербаха, считает даже, что антропология- это чисто гегелевское наследие и тот момент, который отделяет Фейербаха от материализма [35] Lange. "Gescbichte des Materialismus", изд. "Reclam", Leipzig, II, стр. 104. . Антропологические элементы имеются и у прежних материалистов, особенно в критике религии.

Но антропологический принцип представляет собою лишь неточное, слабое описание материализма. Его значение зависит поэтому от того, в какую философию он входит — в идеалистическую или материалистическую, и какую функцию он в ней выполняет. Резкое 'подчеркивание антропологического принципа у Фейербаха бесспорно связано с общими недостатками его материализма. Он значительно уступал старым материалистам в умении критически разобраться в общественных вопросах своего времени. Поэтому, в связи с его учением о "я" и "ты", его чрезмерным подчеркиванием "любви" в ее отношении к "эгоизму" и "коммунизму", антропологический принцип неизбежно должен был приобрести у Фейербаха чрезвычайно отвлеченный характер.

Именно здесь, то есть в самом слабом пункте учения Фейербаха, имеется связь между ним и Бауэром. Непоследовательный материализм Фейербаха тотчас же переходит у Бауэра в последовательный субъективный идеализм. Бауэр вполне последовательно превращает "человека" Фейербаха в самосознание, почвенно-демократическую гносеологию Фейербаха — в аристократизм "духа" (в "чистую критику" по тогдашней терминологии Бауэра, см. об этом у Маркса [36] К. Маркс и ф. Энгельс. Сочинения, т. III, стр. 101 и ел. . Аристократизм Бауэра так силен, что "масса" в его глазах не только не способна к правильному познанию, но более того — "Все великие дела прежней истории, — узнаем мы, — потому именно были с самого начала ошибочны и не сопровождались проникающим в глубь успехом, что масса интересовалась ими, что они вызывали энтузиазм массы. Или же дела эти должны были иметь жалкий конец потому, что идея, которая лежала в основе этих дел, была такого рода, что она должна была удовлетвориться поверхностным пониманием себя, а следовательно рассчитывать также на одобрение массы" [37] Там же, стр. 104. .

Тут перед нами знаменательное усиление культа гения. Эти тенденции развил и конкретизировал Ницше, ставший благодаря этому руководящим мыслителем империалистической эпохи в Германии. Бауэр оставался в сороковых годах одиноким, и даже усиление реакции, даже бисмаркианство не могли оживить его философию. Его философия была еще слишком крепко связана с классическим периодом буржуазной идеологии: атеизм Бауэра был еще слишком связан с атеизмом XVIII века, его критика христианства слишком углубляется в существо вопроса, в действительный процесс происхождения христианства из античности. Вот почему Бауэр не мог сделаться видным философом реакционной эпохи.

Ницше превратил гносеологический аристократизм Бауэра в философию, обслуживающую режим угнетения и эксплоатации, господство империалистического "сверхчеловека". Вместо атеизма у него появилась "героическая" скорбь об "умершем боге", вместо отрицания бога — неприятие бога, стоящего над человеком, вместо старой антропологии — тезис о человеке как о мере всех вещей. Критика христианства превратилась в критику "жажды мести" (Ressentiment) угнетенных классов, в идеологическое оружие против освободительной борьбы пролетариата, как это яснее всего проявляется в использовании ницшевской категории "Ressentiment" в немецкой социологии. Христианство было признано религией "неполноценных" (бауэровской "массы"), не имеющих право определять и оценивать поведение "высших". Шопенгауэровский нигилизм и бауэровская "критическая критика" превратились в декадентскую критику культуры, в самокритику декаданса с точки зрения самого декаданса. Абстрактная неисторичность мировоззрения уступила место историческому мифотворчеству, и функция философии: была усмотрена именно в создании подобных мифов ("переоценка ценностей"). В ницшеанской "любви к року" ("aimor ifati") была найдена стилизованная "героическая" форма для безоговорочного подчинения всем требованиям капитализма, а в его "вечном повторении" — такое же "героическое" утверждение гнусностей капиталистического развития. И только после того, как были выполнены все эти предпосылки, аристократическая гносеология и религиозный атеизм сделались религией "образованных классов" германского империализма [38] Меринг ("Neue Zeit", X, II, стр. 667, рецензия на книгу К. Эйснера о Ницше) считал Ницше непригодным для буржуазии, ибо ей, мол, нужны только такие "безидейные и бессовестные зубоскалы", как Евгений Рихтер, а от Ницше нет обратного пути к Рихтеру. Но Меринг слишком упрощает идеологию буржуазии, снижает ее до уровня биржевой прессы. Десять лет спустя Меринг признал свою ошибку относительно Гардена, на которого он в этой рецензии указывал, как на пример того, что для известного слоя интеллигенции Ницше является "промежуточным пунктом на пути к социализму"; однако свою характеристику Ницше он оставил при этом без изменения ("Meine Rechtfertigung", 1903, Leipzig, стр. 16). И это не случайно. B известных "Aesthetische Streifziige", Werke VI, стр. 182, он говорит, что в своей борьбе против Штрауса Ницше бесспорно отстаивал "славнейшие традиции немецкой культуры". Дело в том, что в известной степени сам Меринг был во власти представлений Лассаля-Швейцера о необходимости односторонней идеологической борьбы против либеральной буржуазии без параллельной борьбы пропив романтически-реакционных течений. Он придерживается, таким образом, в истории идеологии той же ошибочной линии, что и в своей истории немецкой социал-демократии. Весьма характерно, что в издании произведений Меринга Тальгеймер, чтобы замести следы, не перепечатал статью об Эйснере; места о Штраусе он явным образом не заметил. .