Александр Кожев - Введение в чтение Гегеля

Das Gewissen/Совесть/ (р. 445, абзац, на р. 456, 2-я строка /с. 339–354/).

Кантовский Человек еще не пришел к осознанию пост-революционной реальности; первым отдает себе в этом отчет Человек Gewissen /совести/ (Якоби). Но его Сознание un-mittelbar /непосредственно/. Оно не «опосредовано» Действием, а потому есть чистое воображение; это еще не Tun Aller und Jeder /действование всех и каждого/. Революцию принимают, но деятельно в ней не участвуют. Такова позиция яост-революционного Интеллектуала — Романтика. Романтик понимает, что Свобода завоевана Революцией в результате труда и борьбы, и этот результат он приемлет, не приемля средств его достижения (кровопролитная Борьба и Труд всех). Он отворачивается от (пред) — истории этой

Свободы, не хочет знать об усилиях , к ней приведших: он хотел бы «наслаждаться свободой», завоеванной другими, в точности так, как Человек удовольствия (глава V), пользоваться плодами чужого труда.

Его отличие от пред-революционного Интеллектуала из Животного царства (глава V, С, а): пост-революционный Интеллектуал понял, что высшая ценность — это он сам. Но его самостоятельность проявляется не в Действии, а в непосредственной субъективной Убежденности = eigene Uberzeugung (которая целиком зависит от него самого и ни от чего другого). Следовательно, Романтик живет в согласии со своими собственными Убеждениями — какими бы они ни были; и это все, чего он желает (ср. р. 449, 15—16-я строки /с. 343/). Романтический Человек хочет признания, и в этом он прав, но он неправ в том, что хочет получить его «непосредственно», без усилия, без Действования, без Борьбы и Труда. Он не хочет борьбы. Когда он видит, что его Убеждения не признаны другими в качестве Истины, Добра и Красоты как таковых, то ему достаточно, чтобы к ним отнеслись просто как к чьим-то (или именно его) убеждениям (наряду с другими допустимыми), которые иногда могут быть истинными (благими или прекрасными). Так вот, в конечном счете эти убеждения и не отрицают данностей, и не независимы от них, наоборот, они полностью обусловлены наличным бытием (то ли индивидуальными склонностями, то ли традициями: семейными, групповыми, национальными и т. д.; Triebe und Neigungen /побуждения и склонности/ (р. 452, 25-я строка /с. 345/)). Итак, интеллектуал-романтик не претворяет в жизнь своего Идеала, если его Убеждения и «революционны», он все равно бездействует, следовательно… Если они не революционны, если он — «конформист», то зависим от наличного бытия, следовательно… В любом случае он ничего не делает ни для их воплощения, ни исходя из них. [111]

Интеллектуал предпочитает Лицемерие и увертки, он отрицает свое поражение. Ему достаточно Терпимости по отношению к его собственным Убеждениям, — как и по отношению к прочим (за исключением «нетерпимых»). Это пацифистская идеология Gewissen, политический и экономический Либерализм. Романтики болтают об общественном благе, тогда как деловые люди действуют в своих частных интересах. Это Общество по сути своей является пред-/?ево- люционным: 1) крайний Партикуляризм; 2) распад Христианства. В псевдо-Обществе, каковое представляла из себя Церковь, действовал принцип: «каждый за себя, и Бог за всех». Теперь Бога нет, а принцип остался: в реальной жизни каждый за себя, а Романтик отбалтывается за всех.

Идеология этого Общества: Всеобщее (Истина, Государство и т. д.) как вездесущая «свободная Игра» убеждений и экономических сил. Игра и есть игра, никто не принимает ее всерьез: недостижимы ни Истина, ни Всеобщее знание, ни Всемирное государство, ни… и т. д.

Идеал абсолютной Автаркии (р. 455, 3-я строка снизу /с. 348/), но он не претворяется в действительность ; считается, что его можно достигнуть «непосредственно».

Die schone Seele /Прекрасная душа/ (р. 456, 1-й абзац, р. 462, до конца абзаца /с. 351–354/).

Пост-революционный романтический Человек еще не удовлетворен: он не признан всеми в своей «единственности» (гений).

Или так: он навязывает свои убеждения другим; он действует; он перестает быть революционным интеллектуалом; он и становится Гражданином (Наполеон).

Или так: он не хочет действовать, у него даже есть убеждения, оправдывающие бездействие. Ему достаточно «самовыражения», и он не посягает на чужие убеждения. Каково же средство? — Язык. И действительно, в Обществе, где живет Романтик, можно говорить все что угодно; всё «терпимо» и почти всё, найдут «занимательным» (даже преступление, безумие и т. д.).

Итак, этот Человек верит, что сможет «удовлетвориться» одними только словами , разумеется, такими, которые будут приняты («признаны») Обществом. Это дает ему повод верить, что это он сам принят всеми, и он может быть этим доволен. Он, стало быть, обречен на чисто литературное существование.

Его отличие от Интеллектуала Животного царства (глава V, С, а): он более не бежит себя самого, напротив, он себя описывает, с готовностью открывается всем. Он бежит Мира, но не себя, единственной Selbst /самости/, которая ему известна и интересна.

Это последняя форма бегства Человека от Мира: бегство в себя («башня из слоновой кости»).

Вершиной романтического самовыражения будет роман о романе, книга о книге. (Сходство с «Феноменологией», которая объясняет, как возможна сама Феноменология. Но у феноменологии реальное содержание: Человек как действующая сила Истории).

Этот Человек: 1) есть мышление, мыслящее себя самое (= языческий, аристотелевский Бог), стало быть, уже антро- потеизм; но здесь довольствуются малым — идентификацией с языческим божеством (Гегель хочет быть Иисусом Христом).

2) Творит Мир из ничего с единственной целью — заполучить «признание» (= христианский Бог, творящий Мир для того, чтобы в нем «явиться». Правда, «Мир» Романтика — не более чем роман).

Романтическое воображение, творящее выдуманные, «чудесные» Миры, достигает высшей точки у Новалиса (а как политическое действование, творящее реальный Мир, — у Наполеона). Но и сам Новалис не принимает всерьез своей «божественности» (напротив, Наполеон на самом деле есть erscheinende Gott /являющийся Бог/; р. 472, конец страницы /с. 361/). Поэта всегда признают лишь немногие, секта (даже не церковь!). [112](Напротив, Наполеон действительно навязывает себя всем). Поэт, который укрылся в себе самом, в конце концов исчерпывает сам себя, ничтожась в своем собственном ничто. Это — die absolute Unwahrheit /абсолютная неистина/ (р. 461, 13-я строка снизу Д, 353/), ложь, доведенная до предела, уничтожающая себя самое. Этот воспаряющий и улетучивающийся Романтик [113]есть schone Seele /прекрасная душа/: = христианское несчастное Сознание, утратившее своего Бога.

Романтический поэт захотел быть Богом (и у него были основания желать этого), но он не сумел взять эту высоту и кончает безумием или самоубийством (р. 462, 9— 10-я строки снизу /с. 354/). Хоть это и «прекрасная смерть», но все же смерть, полное и окончательное поражение.