Александр Кожев - Введение в чтение Гегеля

Итак, повторим, благодаря своему Труду Раб может изменяться и становиться другим, чем он есть, т. е. в конечном счете он может перестать быть Рабом. Труд это Bildung /образование/ в обоих смыслах этого слова [119]: с одной стороны, Труд образует, преобразует Мир, очеловечивает его, приспосабливая к Человеку; с другой стороны, он преобразует, образовывает, воспитывает человека, очеловечивая его, сообразно с имеющейся у него относительно самого себя идеей , которая поначалу есть всего лишь абстрактная идея, некий идеал. Если, стало быть, на первых порах, в наличном Мире Раб был боязлив по «природе» и должен был подчиняться Господину, сильному, то из этого еще не следует, что так будет всегда. Благодаря своему труду он может стать другим; и благодаря его труду Мир может стать другим. Что на самом деле и произошло, чему свидетельством всеобщая история и в конечном счете Французская революция и Наполеон.

Это человекообразующее трудовое воспитание (Bildung) творит Историю, т. е. человеческое Время. Труд и есть Время и потому по необходимости совершается во времени: труд требует времени. Преобразование Раба, которое позволит ему преодолеть свой страх, свой ужас перед Господином и превозмочь страх смерти, — процесс долгий и болезненный. Вначале Раб, который благодаря своему Труду возвысился до абстрактной идеи Свободы, еще не может воплотить ее в жизнь, поскольку не осмеливается предпринимать какие-то действия для ее воплощения, т. е. бороться с Господином и рисковать жизнью в Борьбе за Свободу.

Поэтому получается, что, прежде чем осуществить Свободу, Раб выдумывает ряд идеологий, которые служили бы ему оправданием его рабства, примиряли бы идеал Свободы с фактом Рабства.

Первая из этих идеологий Раба — Стоицизм. Раб пытается убедить себя в том, что он действительно свободен только потому, что знает , что он — свободен, т. е. потому только, что у него есть абстрактная идея свободы. Реальные обстоятельства жизни при этом в расчет не берутся: не имеет значения, кто ты — римский император или раб, богач или бедняк, болен или здоров, — хватит с тебя идеи свободы, т. е. именно идеи самостоятельности, абсолютной независимости от любых наличных условий существования. (Откуда — заметим кстати — происходит современная версия Стоицизма, о которой Гегель говорит в главе V: свобода отождествляется со свободомыслием ; Государство называй^ свободным, если в нем можно свободно разговаривать, и поскольку такая свобода обеспечена, в этом Государстве ничего не надо менять.)

Гегелевская критика или, точнее говоря, его объяснение того факта, что Человек не остановился на этом стоическим решении, на первый взгляд так всех устраивающем, может показаться малоубедительным и странным. Гегель говорит, что Человек оставил Стоицизм, потому что ему стало скучно [120]Стоическая идеология была придумана для оправдания бездействия Раба, его отказа от борьбы за воплощение идеала свободы. Эта идеология, следовательно, встает на пути Человека действия: она понуждает ограничиться разговорами. Но, говорит Гегель, всякие разговоры, покуда остаются только разговорами, в конце концов нагоняют скуку.

Это замечание — или объяснение — не столь наивно, Каким может показаться на первый взгляд. На самом деле^ у него прочная метафизическая основа. Человек не есть Нечто /ип Etre/, что есть : он — Ничто, ничтожествующее Посредством отрицания Сущего /l'Etre/. Но отрицание Сущего — это Действие. Вот почему Гегель говорит: «истинное бытие человека (…) есть его действие». [121] Бездействовать — значит быть не так, как свойственно быть человеку. Это значит быть в качестве Sein , наличного, природно-данного бытия. Это значит — опускаться, дичать. И эта метафизическая истина открывается Человеку в феномене скуки: Человеку, который — подобно вещи, животному, ангелу — остается равным самому себе, не отрицает, не отрицает себя, т, е. бездействует, такому человеку скучно. И только Человек может скучать.

Как бы там ни было, именно скука , нагнанная стоической болтовней, побудила Человека искать чего-то иного. Действительно, Человек может обрести удовлетворение только посредством действия. Но действовать — это преобразовывать реальное, отрицать налично-данное. В случае Раба действенным действием было бы отрицание Рабства, т. е. отрицание Господина, значит, ему пришлось бы рисковать жизнью в Борьбе. Раб еще не осмеливается на это. Но коль скоро скука все же подталкивает его к действию, он довольствуется тем, что пытается сделать, так сказать, «действенной» саму мысль. Мыслью начинает он отрицать все налично-данное. Из стоического Раба он превращается в Раба скептически-нигилистического.

Эта новая позиция /attitude/ находит высшее выражение в Солипсизме: отрицается значимость, сама реальность всего того, что не есть Я; чисто абстрактный , словесный характер этого отрицания компенсируется его глобальностью и радикализмом.

Тем не менее Человеку не удается удержаться на скеп- тико-нигилистической позиции. Не удается потому, что она противоречит самому существованию: как и зачем жить, когда полагают, что бытие Мира и других людей вряд ли что-то значит? Если принимать нигилизм всерьез, так надо покончить с собой, прекратить всякую деятельность и — вследствие этого — жизнь. Но радикальный Скептик не интересует Гегеля, поскольку он, по определению, сходит со сцены, убивает себя, перестает быть и, значит, перестает быть человеческим существом, движущей силой исторического развития. Только продолжающий жить Нигилист представляет для него интерес.

Так вот, этот последний, в конце концов, должен заметить противоречие, заключенное в его существовании. Вообще говоря, именно осознание некоторого противоречия и является двигателем человеческого, исторического развития. Осознание противоречия неминуемо рождает желание устранить его. Но невозможно на самом деле устранить противоречие в налично-данном существовании, не изменив его, не преобразовав с помощью Действия. Но в случае Раба преобразовать жизнь — по-прежнему значит вступить в борьбу с Господином. Однако Раб этого не хочет. Он, стало быть, попытается оправдать это противоречие скептической жизни, которое в конечном счете представляет все то же стоическое, т. е. рабское, противоречие между идеей или идеалом Свободы и действительностью Рабства, с помощью какой-то новой идеологии. Эта третья и последняя идеология Раба — есть идеология христианская.