Исай Нахов - Философия киников

Как было сказано, Диоген не только усвоил и воплотил на своем личном примере заповеди Антисфена, но и сам внес в кинизм новые идеи, развил их в сторону большего радикализма и ригоризма. В области политики он ввел понятие космополитизма (Д. Л. VI, 63), проповедовал общность жен и детей, отрицал необходимость семьи и брака (там же, 54). В образе жизни он усилил аскетический элемент, присущий уже Антисфену. Сводя свои потребности до минимума, Диоген воплощал в жизнь требования автаркии, «самодовления». Прямолинейно воспринимая антитезу «природа — закон», он иногда доходил до крайности в своем поучающе-намеренном бесстыдстве, даже если считать рассказы о нем сильно преувеличенными (Д. Л. VI, 49. 69).

Все, что нам известно о Диогене, его теоретических воззрениях и поведении, в котором подчас обнаруживались элементы с сегодняшней точки зрения действительно циничного, позволяет сделать вывод, что наряду с идеологией рабов и беднейших трудящихся он представлял в кинизме отчасти люмпен-пролетарское направление, связанное с массой разорявшихся свободных тружеников. Этому способствовало его собственное положение изгнанника, часто вынужденного жить на нищенские подачки. Он постоянно странствовал, платы за обучение не брал, довольствуясь самым малым, жил «без родины и дома, изгнанный из отечества, нищий, бродяга, живущий только настоящим днем» (Д. Л. VI, 38; Ватик. гном., 201).

Для последующих веков Диоген стал олицетворением идеального мудреца, безгранично свободного, ни перед кем не пресмыкающегося и умеющего свести свои потребности до такого минимума, чтобы оставаться независимым. Таким, например, рисует Диогена Дидро в «Племяннике Рамо». В Предисловии к третьей книге «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле делает своим кумиром Диогена-киника, прославляя его веселое правдолюбие, озорную независимость, жизнерадостное искание истины, палка которого — вечная угроза всем выходцам с того света, всему отжившему. Несмотря на диогеновский аскетизм, диогенизм оказался сродни раблезианству.

Диоген своим мудрым шутовством и поношением зла привлекал не только любопытных, но и верных сторонников, составивших его окружение (Д. Л. VI, 84). Среди учеников его получили известность Кратет Фиванский, Онесикрит из Астипалеи, Филиск из Эгины, Моним Сиракузский, Метрокл, Гиппархия, Гегесий из Синопы и др. Его беседы слушали Фокион и Стильпон, однако не присоединившиеся к киникам. Среди учеников Диогена мы видим главным образом людей из низших слоев общества — рабов и бедняков, пришедших к нему издалека, или выходцев из имущих классов, но порвавших с ними и перешедших на сторону народа. Что же касается легендарного высказывания Александра Македонского: «Если бы я не был Александром, то хотел бы стать Диогеном», — то в нем содержится не столько признание достоинств знаменитого философа, сколько молодое кокетство будущего властителя мира. Каждый настоящий ученик Диогена был не просто последователем, но его продолжателем, участвовал в развитии кинизма, обогащал его, целая свой вклад в теорию в практику.

Среди киников «второго поколения», учеников мудреца из Синопы, наибольшую известность снискал Кратет Фиванский (ок. 365–285 гг. до н. э.) [76] * Фрагменты сочинений Кратета собраны в следующих изданиях: Diehl Е. Anthologia lyrica Graeca. Lipsiae, 1954; Diels H. Poetarum philosophorum fragmenta, В., 1901. *. Убежденный киник, он стал для стоиков связующим звеном между ними и Сократом в связи с тем, что Зенон был учеником Кратета и собрал его апофтегмы. Плутарх написал несохранившуюся биографию Кратета. Акме, т. е. расцвет деятельности Кратета, падает на начало двадцатых годов IV в. до н. э., на закат жизни Диогена. Свои годы учения Кратет начал у ахейца Брисона (Д. Л. VI, 85) и мегарца Сильпона (там же, II, 114), а затем увлекся кинизмом (VI, 87) «отчасти под влиянием Диогена, частью благодаря своим собственным размышлениям» (Апул. Флор., 14).

В эпоху эллинизма, когда протекала в основном жизнь Кратета, агония классической полисной системы достигла своего апогея. После скоропостижной смерти Александра Великого Греция вступила в полосу длительных и кровопролитных междоусобных войн, тяготы которых прежде всего испытывали трудящиеся массы. Все это дало новый толчок сепаратистским тенденциям и индивидуализму, усугубило ощущение нестабильности и распада «связи времен», столь характерное для послевоенных Афин начала IV в. до н. э. Никто не мог быть уверен, что его родной город не подвергнется такой же участи, как Фивы в 335 г., преданные Александром на поток и разграбление своим дружинникам. Именно Кратету выпало на долю пережить гибель отчизны. Постигшее всех соотечественников несчастье послужило лишним доказательством того, что только жизнь киника, не привязанного к имуществу и дому, избавит его от всех ударов судьбы.

Кратет, как свидетельствует традиционная биография, родился в богатой аристократической фиванской фамилии и вел обычную для этой среды жизнь в достатке и безделье, но под влиянием призывов киников раздал беднякам свое состояние (Д. Л. VI, 87; «9-е письмо Диогена»; Апул. Флор., 14). Он был очень образованным человеком (Стоб. III, 95.21). Жизнь богача Кратет променял на посох и нищенскую суму киника, бродил по свету, спал в храмах летом и в банях зимой, складывая вдвое свой ветхий плащ (Стоб. III, 97, 31). По примеру своих наставников Кратет боролся с наслаждениями и упражнялся в аскезе (Д. Л. VI, 92), общепринятые взгляды и ценности считал «дымом, чадом» (typhos), а к своим идейным противникам — идеалистам-мегарцам — был беспощаден.

Хотя Кратет вел кинический образ жизни (kynikos bios), однако кратетовский вариант кинизма несколько отличен от кинизма Диогена. Отличаясь душевной добротой, мягкостью, гуманностью, Кратет эти черты своего характера влил как новую струю в киническое течение своего времени, обогатив его открыто прокламируемой «любовью к человеку» (филантропия). Он «врачевал души» отверженных, униженных и оскорбленных. В любом доме, нежданный и незванный, он был желанным и дорогим гостем. В народе его прозвали «открывателем всех дверей», «добрым демоном» (Плутарх. О льстеце и друге). Греки писали на дверях своих домов: «Здесь вход для доброго духа Кратета» (Юл. VI, 200b).

Отличался Кратет от других киников и тем, что имел семью — жену Гиппархию, также занимавшуюся философией, и детей. Возможно, у него была какая-то минимальная личная собственность и от своих учеников он не требовал полного отказа от имущества (Teletis reliquiae, 28, 5). Тем не менее, он вел жизнь обыкновенного бедняка и свою бедность считал преимуществом: «Я гражданин темноты и бедности, они неприступны для судьбы» (Д. Л. VI, 93).