Исай Нахов - Философия киников

Своих идеальных героев киники находили не только в мифологии и литературе, но и в мировой истории. Один из них — основатель персидской державы Кир Старший, на материале биографии которого Ксенофонт создал «Киропедию», своего рода «Педагогическую поэму» древности. Ряд мыслей в ней перекликался с некоторыми общими местами кинической доктрины — Кир предстает как мудрец и идеальный царь, совершающий каждодневные подвиги для людей и для того, чтобы подавить в себе «раба». Из других «варварских» героев весьма популярен у киников мудрый и благородный скиф Анахарсис, чье имя постоянно встречается в кинической литературе. Пример Анахарсиса и других «добродетельных номадов» использовался для пропаганды лозунга «назад к природе». Изнеженная и несправедливая жизнь цивилизованных эллинов противопоставлялась суровой, но чистой и свободной жизни мужественных и доблестных варваров.

Некоторые исследователи обратили внимание на родственные черты у Анахарсиса и Эзопа. Полулегендарный Эзоп также стал одним из кинических героев. Традиция рисовала баснописца варваром и рабом, дерзким насмешником, борцом с предрассудками и религиозным обманом. Враждебность между Эзопом и дельфийскими жрецами давала богатый материал для кинической критики религии. Немало мотивов «эзоповских басен» перекликается с киническими идеями. Ряд типических мотивов (топосов) связывают «биографии» Эзопа и Диогена. Кир, Анахарсис, Геракл, Одиссей, Эзоп — все это символы исканий, которые заводили киников то в экзотические страны, то в историю, то в мифологию.

Киническая, как и всякая другая философская школа античности, не могла обойтись без представления о своем идеальном мудреце (sophos). Киники конструировали свой стереотип, который реализовался в лице некоторых исторически существовавших философов. Для древней философии моделирование индивидуализированного образа мудреца как живого воплощения системы значило не меньше, чем сама система. «…Sophos есть первый образ, в котором предстает перед нами греческий philosophos; он выступает мифологически в семи мудрецах, практически — в Сократе и как идеал — у стоиков, эпикурейцев, ново-академиков и скептиков. Каждая из этих школ имеет, конечно, своего собственного σοφός…» [150] * Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 124. *. Имели своего «мудреца» и киники, которого восприняли и приспособили для себя стоики. Идеальный киник был не только нарисован, по даже практически воплощен в образах Антисфена и особенно Диогена. Кроме «святого» из мифа (Геракл), киники создали «святого» из людей (Диоген). Социальные низы, более чем кто-либо, нуждались в таком кумире, герое, похожем на них, но лучше, смелее, крупнее. В идеале всегда есть дистанция между желаемым и наличным, элемент отрыва от реального положения, он всегда выше среднего уровня. Хотя в «мудрецах» есть «исключительность» по отношению к толпе, Маркс замечает, что «они являются, с другой стороны, — подобно изваяниям богов на площадях, со свойственным им блаженным самоуглублением, — в то же время и подлинным украшением народа и возвращаются к нему в своей индивидуальности» [151] * Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений, с. 134. *. Такими «изваяниями» были Сократ и Диоген.

Нравственный кодекс киников предъявлял очень высокие требования к человеку, заставляя его быть готовым к самопожертвованию, лишениям, героизму. «Мудрец, — учили киники, — более всего достоин любви, он непогрешим и друг себе подобным…» (Д. Л. VI, 105). На этом основании некоторые буржуазные ученые превращают кинического мудреца в некоего сверхгероя, «супермена», говоря о «пропасти» между ним и массой (Хойстад). Буржуазная пошлость склонна объявлять идеального героя ходульным, ненародным, между тем как народ в своих преданиях и мифах постоянно творит идеальные образы «рыцарей без страха и упрека». От идеального героя не убежишь. Он — факт художественного прошлого и настоящего. За «чистку авгиевых конюшен» зла и несправедливости на закате античности мог взяться лишь такой герой, как Геракл. Простому смертному подобные подвиги были не по плечу.

Рядом с Гераклом стоял Диоген, пусть не исторически реальная личность, а лишь ее легендарный двойник, но из сохранившихся преданий встает образ, в котором содержится нечто такое, что тревожит нас и сейчас. Эксцентричный и бескорыстный чудак, который ничего не хочет для себя и может лишь попросить властелина, представшего как сказочная золотая рыбка, не о чем ином — только не загораживать ему солнца. Он всегда говорит, что думает, режет «правду-матку», отвергает компромиссы, идет против течения, не заботясь о последствиях. Тип — всегда непрактичный, неуютный, смешной и трогательный, но неизменно вызывающий уважение. С ними трудно, но без таких совесть человеческая тихо дремлет. Благородный человек в окружении прохвостов и стяжателей кажется простаком или блаженненьким. Во всяком случае, о нем так думают.

Сократ, Диоген, Демокрит, Гераклит и другие прославленные мудрецы древности изрекают свои истины образно, «с поэтическим воодушевлением», «пластично-поэтически». Но не только форма философского изложения у них выступает как художественная, но и «сами философы являются живыми образами, живыми художественными произведениями, и народ видит, как они возникают из него самого в пластическом величии» [152] * Там же, с, 133. *. Биография становится фактом фольклора. В кинической пропагандистской литературе появился также герой из самого народа, не случайно приблудившийся образ, но плебейский коррелят Геракла и Диогена — сапожник Микилл. В нем, этом работяге и мудреце, как и в родственном ему ремесленнике Симоне, воплотились требования кинической морали. С ним встречался читатель в «Силлах» Кратета, сатирах Мениппа, в диалогах Лукиана «Переправа» и «Петух». Герой, подобный Микиллу, должен был вызывать самые горячие симпатии у простых людей. Примечательно то, что здесь не готовая модель, персонаж, пришедший из мифа, легенды или истории, а положительный образ, подсмотренный в самой жизни.

Этой плеяде идеальных героев киническая литература противопоставляет набор отрицательных типов — так сказать, антигероев. И здесь мы встречаемся с историческими и легендарными личностями, поднятыми до уровня художественного обобщения. В этом ряду — цари, тираны, богачи, честолюбцы, распутники, стяжатели, атлеты и другие заклятые недруги киников. Тут Сарданапал, Нин й Каллий, Крез и Мидас, Милон и Мавсол, Ксеркс и Дионисий, Агамемнон, Александр, Алкивиад и другие, чьи имена стали нарицательными. Названные персонажи, извлекаемые на свет в нужный момент, как из мешка кукольника, демонстрировали человеческие пороки и слабости «грубо, зримо», словно под увеличительным стеклом. Киники воспользовались еще одной маской, помогавшей проявить им свою враждебность к окружающему обществу. Это известный из греческой и мировой литературы образ угрюмого человеконенавистника Тимона из Афин. Тип мизантропа давал возможность выявить свое отношение к действительности, уточнить свою концепцию человека и общества.