Фредерик Коплстон - История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том I

Эти узники олицетворяют бо́льшую часть человечества, тех людей, которые проводят всю свою жизнь в состоянии εικασία, воспринимая только тени реального и слыша только эхо истины. Они имеют превратное представление о мире, искаженное «их собственными страстями и предрассудками, а также страстями и предрассудками других людей, передаваемыми им с помощью языка и риторики». И хотя их ум находится на том же уровне развития, что и у детей, они держатся за свои искаженные взгляды со всем упорством взрослых и не имеют никакого желания вырваться из своей тюрьмы. Более того, если бы их вдруг случайно освободили и велели бы взглянуть на реальное положение вещей, от которого они раньше видели только тени, они были бы ослеплены ярким светом и решили бы, что тени гораздо более реальны, чем настоящие предметы.

Однако если один из освобожденных узников привыкнет к свету, то через какое–то время он сможет воспринимать уже конкретные чувственные объекты, от которых он раньше видел только тени. Освещенные светом огня (олицетворяющим солнце), его сотоварищи предстают перед ним уже совсем в другом виде. Мы можем сказать, что ум такого человека достиг состояния πίστις, поскольку он воспринимает уже не мир теней (то есть мир предрассудков, страстей и софистики, а реальный мир, хотя мир умопостигаемых, чувственных реальностей он еще постичь не в состоянии. Он понимает, что все его сотоварищи – пленники, пленники страстей и софистики. Более того, если он проявит настойчивость и выйдет из пещеры на солнечный свет, то увидит светлый мир освещенных солнцем объектов (представляющих собой умопостигаемые реальности), и, наконец, правда не без труда, он сможет увидеть само солнце, которое олицетворяет Идею Бога, Высшей Формы, «всеобщую причину всех вещей, правильных и прекрасных, – источник истины и разума» 12. Тогда он достигнет состояния νόησις. (К этой Идее Бога, а также к политическим взглядам Платона, изложенным в «Государстве», мы вернемся позже.)

Платон отмечает, что если тот, кто увидит солнечный свет, вернется в пещеру, то не увидит ничего из–за темноты, а узники будут над ним смеяться. Если же он попытается кого–то освободить и вывести на свет, то узники, любящие темноту и считающие тени истинной реальностью, приговорят его к смерти, если сумеют, конечно, поймать. Здесь мы видим явный намек на судьбу Сократа, который стремился просвещать тех, кто хотел его слушать, показывая, в чем заключается истина и роль разума. Он хотел, чтобы они освободились от власти предрассудков и софистики.

Эта аллегория свидетельствует, что Платон считал «восхождение» души в область умопостигаемого прогрессом, но не автоматическим и непрерывным, а требующим усилий и дисциплины ума. Отсюда то огромное значение, которое он придавал образованию, в процессе которого молодые люди впитывают в себя вечные и абсолютные истины и ценности, спасаясь тем самым от мира теней, где царят ошибки, фальшь, предрассудки, хитросплетения софистов, забвение истинных ценностей и т. д. Особенно важно такое образование для тех, кто будет управлять государством, ведь, пребывая в состоянии εικασία или πίστις, государственные мужи и правители напоминают поводырей слепцов, которые сами ничего не видят, а ведь крушение государственного корабля приносит больше бед, чем гибель небольшой лодчонки. Таким образом, интерес Платона к проблеме гносеологического восхождения не был чисто академическим или узкоспецифическим – он думал о том, как научить людей сознательно управлять своей жизнью и заботиться о душе и благе государства. Человек, не понимающий, в чем заключается благо, не сможет прожить достойную жизнь, а государственный муж, не понимающий, в чем состоит истинное благо государства, и считающий, что для политики не существует вечных нравственных норм, приведет свое государство к гибели.

Может возникнуть вопрос: содержит ли гносеология Платона, проиллюстрированная Линией познания и аллегорией Пещеры, религиозные аспекты? Всем известно, что неоплатоники придали теории Платона религиозную окраску; более того, христианский писатель, к примеру Псевдо–Дионисий, повествующий о мистическом восхождении видимых существ к их невидимому Источнику (то есть Богу), свет которого столь ярок, что ослепляет и душа погружается в состояние, которое можно назвать ослепительным мраком, вне всякого сомнения, опирается на идеи Платона, подхваченные неоплатониками. Однако из этого вовсе не следует, что сам Платон понимал восхождение по линии познания с точки зрения религии. В любом случае этот сложный вопрос нельзя обсуждать до тех пор, пока не будет рассмотрена онтологическая природа и статус Платоновой Идеи Блага, и даже после этого вряд ли можно будет дать на него ясный и недвусмысленный ответ.

В этой главе я предлагаю обсудить онтологический аспект теории Форм или Идей. Как мы уже знаем, объект истинного знания, по мнению Платона, должен быть устойчивым и постоянным; он познается разумом, а не чувствами. Всем этим требованиям отвечает универсальное, связанное с высшим когнитивным состоянием ума, или состоянием νόησις. Гносеология Платона очень четко показывает, что универсалии, которые мы постигаем разумом, имеют объективную референцию, однако до сих пор мы не рассматривали очень важный вопрос: в чем она состоит?

Существует множество свидетельств того, что Платон все годы своей академической и литературной деятельности занимался проблемами, вытекающими из теории Форм, но нет ни одного свидетельства того, что он радикально изменял эту теорию или вообще отказался от нее. Он все время совершенствовал теорию Идей, стремясь выразить свои мысли как можно яснее и пытаясь устранить противоречия, которые он сам видел или на которые ему указывали другие. Раньше считалось, что математизация теории Форм, о которой писал Аристотель, была осуществлена Платоном уже в старости, когда он впал в «мистицизм» пифагорейского толка, однако Аристотель вовсе не утверждал, что Платон коренным образом изменил свою теорию. Единственно разумный вывод, который можно сделать из слов Аристотеля, заключается в том, что Платон, по крайней мере в пору их совместной работы в Академии, придерживался одной и той же теории. (Аристотель мог неправильно истолковать Платона, но это уже другой вопрос.) Но хотя Платон и был верен своей теории Идей и делал все, чтобы прояснить ее смысл, а также ее онтологические и логические следствия, мы не можем сказать, что всегда до конца понимаем, что он имел в виду. Поэтому очень прискорбно, что до нас не дошли записи лекций Платона, которые он читал в Академии, ибо они могли бы пролить свет на темные места его теории, а кроме того, позволили бы нам узнать, как сам Платон формулировал свои идеи. Они излагались ученикам только в устной форме и никогда не публиковались.