Карл Маркс - Собрание сочинений, том 5

Гражданин Руге рассказывает далее, как Франция «заявила, что, хотя договоры 1815 г. и разорваны, она все же желает признать территориальное положение в том виде, в каком оно сейчас существует». «Это очень правильно», ибо гражданин Руге нашел в манифесте Ламартина то, чего никто до сего времени не искал в нем: основу нового международного права. Эта мысль развивается следующим образом:

«Из этих отношений с Францией должно возникнуть новое историческое (!) право» (№ 1). «Историческое право есть право народов» (! № 2). «В случае, о котором мы говорим (?), мы имеем дело с новым международным правом» (! № 3). «Это единственно правильное понимание исторического права» (! № 4). «Всякое другое понимание исторического права» (! № 5) «абсурдно. Не существует никакого другого международного права» (! № 6). «Историческое право» (№ 7) «есть право» (наконец-то!), «котopoe осуществляет история и санкционирует время, так как это» (что?) «уничтожает, разрывает старые договоры и ставит на их место новые».

Одним словом: историческое право есть — редакция разума событий!

Буквально так написано в деяниях апостолов германского единства, сиречь в стенографических отчетах Франкфуртского собрания, страница 1186, первый столбец [215]. А еще жалуются на то, что «Neue Rheinische Zeitung» критикует г-на Руге с помощью восклицательных знаков! Разумеется, эта головокружительная бешеная пляска исторического права и международного права должна была ошеломить простодушную левую, и она должна была застыть в изумлении, когда померанский философ с непоколебимой уверенностью кричал ей в уши: «Историческое право есть право, которое осуществляет история и санкционирует время» и т. п.

Но ведь «история» постоянно «осуществляла» прямо противоположное тому, что «санкционировало время», а санкция «времени» всегда состояла именно в том, что оно опрокидывало то, что «осуществляла история».

Теперь гражданин Руге вносит «единственно правильное и допустимое» предложение:

«Предложить центральной власти совместно с Англией и Францией созвать конгресс для восстановления свободной и независимой Польши, к участию в котором будут привлечены через своих послов все заинтересованные державы».

Какой смелый, добродетельный образ мыслей! Лорд Джон Рассел и Эжен Кавеньяк должны восстановить Польшу; английская и французская буржуазия должны угрожать России войной, чтобы добиться освобождения Польши, до которого им в данный момент нет совершенно никакого дела! В настоящее время всеобщего хаоса и неразберихи, когда каждое успокоительное известие, повышающее курс на одну восьмую процента, снова сводится на нет шестью разрушительными ударами; когда промышленность борется с затяжным банкротством; когда торговля парализована; когда приходится затрачивать огромные суммы на поддержку страдающего от безработицы пролетариата, чтобы не толкнуть его на всеобщую последнюю отчаянную схватку, — неужели в такое время буржуа трех цивилизованных наций станут создавать еще новое осложнение? И какое осложнение! Войну с Россией, которая с февраля является ближайшим союзником Англии! Войну с Россией, войну, которая, как всякий знает, была бы крушением германской и французской буржуазии! И ради получения каких выгод? Никаких! В самом деле, это больше, чем померанская наивность!

Но гражданин Руге головой ручается за то, что возможно «мирное разрешение» польского вопроса. Чем дальше, тем лучше! Почему же? Потому что теперь идет речь вот о чем:

«То, к чему стремятся венские договоры, теперь должно быть реализовано и действительно осуществлено… Венские договоры стремились утвердить права всех наций против великой французской нации… Они стремились к восстановлению немецкой нации».

Теперь выясняется, почему г-н Руге «в общем хочет одного и того же», что и правая. Правая тоже хочет осуществления венских договоров.

Венские договоры представляют собой итог великой победы реакционной Европы над революционной Францией. Они представляют собой классическую форму господства европейской реакции в течение пятнадцатилетнего периода Реставрации. Они восстанавливают легитимизм, королевскую власть божьей милостью, феодальное дворянство, господство попов, патриархальное законодательство и управление. Но так как победа эта была одержана при помощи английской, немецкой, итальянской, испанской и особенно французской буржуазии, то и буржуазии должны были быть сделаны уступки. II вот в то время как государи, дворяне, попы и бюрократы делили между собой жирные куски добычи, буржуазии пришлось довольствоваться векселями на будущее, которые никогда не были оплачены и которые никто и не собирался оплачивать. А г-н Руге, вместо того чтобы разобраться в действительном, практическом содержании венских договоров, верит, что эти пустые обещания и являются их истинным содержанием, тогда как реакционная практика толкуется им лишь как злоупотребление!

Нужно, действительно, обладать удивительно благодушной натурой, чтобы спустя тридцать три года, после революций 1830 и 1848 гг., все еще верить в уплату по этим векселям и воображать, будто сентиментальные фразы, в которые облечены были венские посулы, имеют хоть какой-нибудь смысл в 1848 году!

Гражданин Руге в роли Дон Кихота венских договоров!

В заключение гражданин Руге раскрывает Собранию глубокую тайну: революции 1848 года вызваны просто тем, что в 1846 г. в Кракове были нарушены договоры 1815 года. Предостережение для всех деспотов!

Короче говоря, гражданин Руге ни в чем не переменился со времени нашей последней встречи с ним на литературном поприще. Все те же фразы, которые он затвердил и повторял с того самого времени, когда играл роль привратника немецкой философии в «Hallische» и «Deutsche Jahrbucher» [216]; все та же путаница, все та же неразбериха во взглядах, все то же недомыслие; все то же умение преподносить пустейшие и нелепейшие мысли в торжественной форме; все тот же недостаток «знаний»; и особенно все те же притязания на одобрение немецкого филистера, который не слыхал еще ничего подобного в своей жизни.

На этом мы заканчиваем наш обзор дебатов по польскому вопросу. Требовать от нас, чтобы мы остановились еще на г-не Лёв из Познани и на других великих мужах, которые выступали после него, — значило бы требовать слишком многого.

Все эти дебаты производят жалкое впечатление. Так много длинных речей и так мало содержания, так мало знакомства с предметом, так мало таланта! Самые неинтересные дебаты в прежней или нынешней французской палате или в английской палате общин отличаются большим умом, большим знанием дела, большим действительным содержанием, чем это трехдневное обсуждение одного из самых интересных вопросов современной политики. Можно было всячески использовать эти дебаты, но Национальное собрание превратило их в пустую болтовню!