Александр Шевцов (Андреев, Саныч, Скоморох) - Самопознание и Субъективная психология

Однако, сколько бы я ни утверждал, что самопознание не может быть ни психологией, ни даже наукой, ничто не мешает кому-то создать науку с наименованием Психология самопознания. И она, безусловно, была бы на целый шаг ближе к самопознанию, чем Субъективная психология, на два, чем культурно-историческая, и на три, чем естественнонаучная. И если бы Субъективная психология не растворилась в естественнонаучной, из нее вполне могла бы родиться Психология самопознания и уж совершенно определенно Психология самонаблюдения. Каков был бы тогда первый шаг или первый вопрос, с которого начиналась бы эта наука или ее изучение?

"Итак, если первоначальная область представлений, с которой сталкивается человек, получает свои элементы из внешней природы, то спрашивается, каким образом вообще мы приходим к различению своего я от внешних вещей?" (Там же, с. 7).

Гефдинг абсолютно методологически точен в постановке исходного вопроса психологии самонаблюдения, как и с исходным определением психологии. Эта его кристальная точность настолько важна для построения науки, что я жертвую всем остальным рассказом о его психологических воззрениях. Он писал позже Вундта, но писал, как бы отступая к самым истокам психологии как чистой науки. Сам по себе этот исходный вопрос настолько очевиден и узнаваем, что его, безусловно, задавали многие мыслители. Но в рамках Субъективной психологии Гефдинг поставил его в такой чистоте первым. Поэтому я беру его как первый штрих обобщающей картины науки Самопознания на основе Психологии самонаблюдения.

А то и просто исследования своего Я.

Я продолжу картину психологии самонаблюдения образом, который создает другой психолог-субъективист XIX века — Герман Эббингауз (1850–1909). Эббингауз был широко известен своими работами по экспериментальной психологии. О них можно было бы много рассказывать. Что же касается собственно самонаблюдения, я ограничусь всего одной, хотя и очень большой выдержкой из его столь знаменитых в России "Очерков психологии".

Это рассуждение Эббингауза, по сути, есть продолжение той мысли, на которой мы расстались с Гефдингом.

В ней Эббингауз, как и Гефдинг, говорит об очевидных вещах, настолько очевидных, что современная научная психология опускает их, как детство науки, как нечто настолько само собой разумеющееся, что оно и не стоит внимания, поскольку наука ушла значительно дальше. В итоге не только простой читатель, но даже большинство современных психологов, если они всего лишь прослушали университетский курс, не знают этой страницы в истории психологии и вынуждены догадываться о ней лишь по случайным намекам в трудах психологов старшего поколения. А между тем, это настолько неизбежная часть рассуждения о том, с чего начинается психология и человеческое самопознание, что его никак не обойти. И вместо того, чтобы писать его заново и по-своему, я просто восстановлю утраченное:

"Я и внешний мир. У ребенка уже довольно рано должна выделиться из общей суммы впечатлений и стать в противоположность ко всем им определенная группа впечатлений, отличающаяся своими общими, резко выраженными особенностями. Когда ребенка переносят из комнаты в комнату или из дому на улицу, или когда он сам ползком передвигается и падает, то огромное множество впечатлений, которые он воспринимает, превращаются у него в другие: вместо стены с картинами он видит окна с занавесками, вместо стола и стульев- дома, деревья и незнакомых людей. Но некоторые впечатления остаются неизменными.

Куда бы он ни смотрел, он почти всегда видит части своих рук или своего тела; где бы и в каком положении он ни находился, его всегда сопровождают ощущения, воспринимаемые им от одежды, от движения его членов, от процессов дыхания, пищеварения, кровообращения.

Сюда присоединяется еще ряд других замечательных наблюдений. Очень часто видимые нами предметы движутся; тогда ребенок переживает своеобразные сдвиги и изменения зрительных образов. Но когда движутся те предметы, которые всюду сопровождают его, то есть его руки и ноги, то он воспринимает не только такие же видимые изменения, как при движении внешних предметов и других людей, но одновременно еще и другие: изменение его кинэс-тетических, а в большинстве случаев и осязательных ощущений; таким образом, у него накопляются ощущения двоякого характера.

Точно такое явление наблюдается и в другом отношении. Когда руки или ноги ребенка соприкасаются с меняющимися при каждом передвижении тела предметами, то к зрительному впечатлению присоединяется еще ощущение прикосновения. Когда же руки или ноги его соприкасаются друг с другом или с остальными частями тела, то от этого получается, независимо от зрительных ощущений, опять-таки двойное ощущение, которое, очевидно, испытывает-ся ребенком, как нечто весьма достойное внимания. Вспомните ребенка, играющего большим пальцем своей ноги, или котенка, кусающего свой собственный хвост.

Одним словом, в силу различных оснований, зрительные, осязательные, органические и другие ощущения, исходящие из собственного тела ребенка, должны мало-помалу занять исключительное положение в его сознании. В силу некоторых особенностей они выделяются из всех других впечатлений, вызываемых внешним миром, в качестве чего-то своеобразного. Благодаря их постоянному существованию, эти ощущения образуют в высшей степени прочное соединение, а благодаря тому, что они постоянно сопутствуют другим впечатлениям, это соединение необычайно легко воспроизводится любым из последних. Во избежание распространенных недоразумений и неправильных толкований следует особенно подчеркнуть, что это соединение не есть агрегат, внешнее сочетание первоначально разделенных, единичных переживаний, но по самому существу своему несомненно представляет единство. <���…>

У ребенка первоначально совсем не существует такой разделен-ности и обособленности ощущений, какая свойственна взрослому; как уже было указано, она вырабатывается лишь постепенно, благодаря наблюдениям над постоянно существующим и часто меняющимся. Таким образом, кожные, органические и кинэстетические ощущения, которые даже развитым сознанием часто еще не вполне различаются, для ребенка, несомненно, образуют, хотя смутное и неопределенное, но все же ощущаемое в качестве единства целое, в котором выдвигаются резче, не отделяясь, однако, от других частей, то те, то другие составные части. Только зрительный образ тела, составляющий сам по себе некоторое единство, мы вправе рассматривать как нечто извне присоединяющееся к указанному соединению.