Мартин Хайдеггер - Мартин Хайдеггер - Карл Ясперс. Переписка, 1920-1963

Здесь, как и в других случаях, все дело в необходимости. В нынешних условиях без таких показушников уже не обойтись. Вне всякого сомнения.

Но за этим стоит вопрос: должен ли философский факультет становиться таким показушным заведением для учителей языка, которых потчуют вдобавок сомнительной эстетической болтов-

ней, — или же чем-то иным. Опыт последнего времени ясно показывает мне: защиты и назначения таких кандидатов, как Райн-фельдер, — которых наверняка будут усердно хвалить в соответствующих региональных газетах, — вообще нельзя обсуждать от случая к случаю, поскольку тогда дело становится совсем гиблым; если для философских факультетов их собственная судьба важнее продолжения "процесса", то такие защиты и назначения нужно пресекать a limine?. Ну почему — любой ценой! — всякое освободившееся место непременно должно быть занято, притом непременно теми, кто имеет соответствующий "мундир"? Давайте подумаем: как гётгингенскому [факультету] математики и естественных наук удается держаться на высоте? Потому, что там идут на риск укомплектовывать предмет иногда двумя специалистами или представителем совершенно иной дисциплины — лишь бы кандидат был достойный.

Что же это будет за поколение филологов-романистов (а в других дисциплинах обстоит точно так же), если факультеты так поступают? Но, может быть, г-на Райнфельдера уже сегодня относят к великим романистам?

Тут решать должны Ваши специалисты.

Сердечный привет,

Ваш М. Хайдеггер.

* Изначально (лат.).

Мартин Хайдсггер/Карл Ясперс [106] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу

Дорогой Ясперс!

19 мая 31 г.

Пишу Вам эти строки в связи с внешними обстоятельствами. Человек, который передаст Вам это послание, проф. Миякэ282, не принадлежит к многочисленным любопытствующим японцам, он — серьезный труженик. Быть может, у Вас найдется несколько минут для него.

В остальном я продолжаю молчать, ожидая, пока Вы завершите свою работу.

Надо сказать, о ней много спрашивают, но всякий раз я рад, что ничего не знаю.

Желаю Вам успешно завершить этот труд. Чем громче шум вокруг моего "имени", тем более одинок я в моей работе. В августе всей семьей поедем на Спикерог283.

Сердечный привет Вам и Вашей жене,

Ваш Мартин Хайдеггер.

[107]Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу

Фрайбург, 24 июня 31 г.

Дорогой Ясперс!

Сегодня у меня есть срочная просьба. Беккер только что получил приглашение в Бонн.

Я в спешном порядке ищу ему замену на место ассистента, иначе эту ставку сократят.

Собственных "учеников" у меня нет, да я, собственно, и хочу совсем другого. Я думал о Броке284, который на Троицу произвел на меня очень хорошее впечатление и теперь легко мог бы "перезащититься". Однако я не хотел бы действовать лишь по собственному усмотрению.

Вы ведь его знаете.

Если для Вас это не очень некстати, напишите, пожалуйста, что-нибудь о нем.

С сердечным приветом

Вам и Вашей супруге,

Ваш Мартин Хайдеггер.

Своей бесстыдной (и совершенно жалкой) "Гевдельбергской традицией"285 Риккерт, очевидно, желает публично связать себя с будущей практикой приглашений.

[108]Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру

Гейдельберг,25.УИ.1931

Дорогой Хайдеггер!

Приглашение Беккера в Бонн очень радует. Передайте ему, пожалуйста, мои сердечные поздравления.

О Броке писать нелегко. Я знаком с ним десять лет, но, по существу, так его и не знаю. Он из тех немногих, кто меня постоянно интересовал.

Прежде всего: он кое-чему научился. Изучение медицины, к которому он приступил после первичного знакомства с началами философии, уже обитая в мире культуры, и которое довел до конца, много дало ему по части чутья к действительности и к научным методам; он знает, что такое наука. И все же он отнюдь не "медик", у него нет склонности к работе врача, скорее, он с первого дня и на всем протяжении учебы был по-настоящему движим именно философией.

Далее: он обладает невероятной чуткостью, вступает с людьми в чуть ли не пугающую, мудрую близость и благодаря этому по крайней мере соприкоснулся с очень важными вещами. Ведь общение с людьми не было для него побочным делом, я думаю, оно дало ему опыт, который потряс его и, кажется, сделал одиноким, хотя он дружен и поддерживает добрые отношения с прекрасными людьми. У него безошибочное чутье к уровню. Он отличается от огромного большинства окружающих, поскольку шагнул в то пространство, где спадают все покровы и становится возможна подлинная серьезность.

Эта моя высокая оценка имеет одно ограничение: я нисколько не сомневаюсь в его серьезности и порядочности, но в нем есть опасная чрезмерность, и оттого возможны неожиданные срывы. Балласт, позволяющий кораблю сохранять остойчивость, у Брока невелик. Надеюсь, Вы истолкуете мои слова не как порицание, а как описание таланта и одновременно опасности, — кое-что в его натуре производит на меня впечатление истеричности.

О профессиональных философских достижениях Брока я судить не могу. Он наверняка может еще многому научиться, поскольку регулярно философствовал, но философов изучал нерегулярно. Я ожидаю от него результатов, ибо у него есть искренность в сердце и голова на плечах.

Несколько лет назад (думаю, примерно в 1927-м) Брок был у меня, хотел защититься под моим руководством, намереваясь впоследствии защитить и вторую диссертацию — на право преподавания в университете (правда, вслух он об этом не говорил). Я тогда отсоветовал ему это делать, во-первых, потому, что не рискнул взять на себя ответственность за то, чтобы он, имея законченное медицинское образование и даже не пытаясь практиковать и вести научную работу в этой области, сразу же порвал с медициной, а во-вторых, потому, что его шансы в философии возросли бы, если бы он защитил докторскую диссертацию в другом месте и там же получил право на преподавание. Мой отказ он воспринял тогда как тяжелый удар и, вероятно, не простил мне полностью, однако примирился с ним и остался мне верен.

Летом 1929 года Брок снова побывал в Гейдельберге. Здесь его тогда хорошо знали, поскольку он философски изничтожил Манн-гейма на его же семинаре. Каждая беседа с ним была для меня огромной радостью. Он понимает самые сложные вещи, тончайший намек встречает в нем отклик.

Преимущество его в том, что он не является ничьим "учеником". Его окружает атмосфера свободы.

Если бы мне пришлось искать человека на место ассистента, то из знакомых мне сейчас молодых людей я безусловно выбрал бы Брока.

Риккерт, конечно, задумал свой труд, в частности, с намеком на то, кто унаследует его кафедру286. Недавно я говорил Гофману, что приглашение нового специалиста заинтересует меня, только если речь зайдет о Вас или о Кассирере. В противном случае нам никто не нужен. Гофман согласился. Кассирер не перейдет, так как баденское правительство не может платить новому профессору 30 000 марок. Полагаю, что баденская программа экономии вообще не поддержит ни одно назначение на избыточно укомп-лектованные дисциплины.