Карл Маркс - Собрание сочинений, том 3

Что касается соратников рыцаря Зеркала, то в них нашло свой «изображение» чрезвычайно скучное «общество». Одно время они взяли на себя роль провидения для немецкого бюргера и поселянина. Ни один кровельщик не упал с крыши, ни один ребёнок не упал в воду — без ведома и помимо желания «Gesellschaftsspiegel». К счастью для «Dorfzeitung», которой эта конкуренция становилась опасной, братство Зеркала вскоре прекратило эту утомительную деятельность: один за другим члены братства заснули от изнеможения. Напрасно были приложены все средства, чтобы их растормошить, чтобы влить в журнал новые силы; действие щита Горгоны — его способность превращать в камень — сказалось и на сотрудниках; кончилось дело тем, что наш Персей со своим щитом и своим «материальным базисом» оказался одиноким — «один среди трупов с любящей душой» [169]; невозможная талия массивной Немезиды превратилась в развалины, и «Gesellschaftsspiegel» прекратил своё существование.

Мир праху его! А мы тем временем сделаем поворот и поищем по соседству в северном полушарии другое, более светлое созвездие. Нам навстречу сверкает своим сияющим хвостом Ursa Major {414} , большой медведь, или медвежий майор Пютман, по прозвищу Семизвездие, потому что он всегда выступает в число семерых, чтобы заполнить требуемые двадцать листов [170]. Отважный вояка! Ему надоело стоять на четырёх ногах на небесной картой вот он, наконец, встал на задние лапы и вооружился, как сказано: облекитесь в мундир характера и перевязь убеждений, водрузите на плечах эполеты высокопарности, возложите треуголку одушевления и украсьте Вашу мужественную грудь орденом самопожертвования третьего разряда, опояшьтесь клинком ненависти к тиранам и обуйте ноги в готовность вести пропаганду с возможно меньшими издержками производства. В столь живописном одеянии выступает наш майор перед своим батальоном, обнажает шпагу, командует: смирно! — и держит следующую речь:

Солдаты! С высоты издательской витрины смотрят на нас сорок луидоров! Оглянитесь вокруг, героические защитники «всеобъемлющей общественной реформы», видите ли Вы солнце? Это — солнце Аустерлица, которое предвещает нам победу, солдаты!

«Бесстрашие и решимость выстоять до конца мы черпаем в сознании того, что мы боремся только за бедных и обездоленных, за обманутых и отчаявшихся. Ничего нет половинчатого в том, что мы защищаем, ничего неясного» (имеется, скорее, нечто целиком и полностью путаное) «в том, чего мы хотим, и потому мы непоколебимы и, несмотря ни на что, навсегда верны народу, угнетённому народу» («Rheinische Jahrbucher», т. II, Предисловие).

На плечо! — Смирно! — На караул! — Да здравствует новый общественный строй, который мы исправили по Бабёфу в четырнадцати главах и в 63 пунктах полевого устава!

«В конце концов совершенно, разумеется, безразлично, будет ли так, как мы предполагаем, но всё же будет иначе, чем думает враг, иначе, чем было до сих пор! Все подлые установления, своими гнусными делами способствовавшие в течение столетий гибели народов и людей, погибнут!» («Rheinische Jahrbucher», II, стр. 240).

Чёрт подери! Смирно! — На руку! Налево кругом! К ноге! Барабан! Вперёд! — Но медведь по своей натуре — истинно германское животное. Вызвав этой речью всеобщее бурное ура и совершив, таким образом, одно из отважнейших деяний нашего века, он располагается по-домашнему и даёт простор своему мягкому, любвеобильному сердцу в протяжной нежной элегии о «лицемерии» («Rheinische Jahrbucher», II, стр. 129–149). В наше прогнившее, насквозь изъеденное червоточиной своекорыстия время есть — увы! — индивиды, в груди у которых не бьётся горячее сердце, глаза которых никогда не туманит слеза сочувствия, в пустом, черепе которых ещё ни разу не блеснула ослепительная молния лучезарного человеческого воодушевления. О, читатель! Если Ты увидишь такого человека, то дай ему прочесть «Лицемерие» большого медведя, и он будет рыдать, рыдать, рыдать! Он увидит, как он беден, ничтожен и гол, ибо, будь он теолог, юрист, медик, государственный деятель, купец, метельщик или привратник, — он найдёт здесь для каждого сословия особое раскрытие особого, свойственного данному сословию лицемерия. Здесь он увидит, как лицемерие гнездится повсюду, увидит, в особенности, «каким тяжёлым проклятием является лицемерие юристов». Если это не приведёт его к покаянию и исправлению, то он не заслужил того, что родился в век большого медведя. Действительно, надо быть честным, «безыскусным», как говорят англичане, медведем, чтобы так чуять на каждом шагу лицемерие злонравного света. Куда бы ни повернулся большой медведь, повсюду он натыкается на лицемерие. С ним дело обстоит, как с его предшественником в «Парке Лили» [171]:

Вполне естественно, ибо как избежать лицемерия в нашем до основания испорченном обществе! Но это грустно!

«Каждый может быть medisant, suffisant, perfid, malizios {415} и всем, чем угодно, потому что найдена подобающая форма» (стр. 145).

Можно положительно прийти в отчаяние, в особенности, если быть Ursa Major!

«Увы! Осквернена ложью также и семья… нить лжи проходит через семью и передаётся по наследству из поколения в поколение».

И горе, трижды горе, главам семей в немецком отечестве!

и Ursa Major опять становится на задние лапы:

«Будь проклято, себялюбие! В каком страшном виде витаешь ты над головами людей! С твоими чёрными крылами, с пронзительным карканьем… Проклятие себялюбию!.. Миллионы и миллионы бедных рабов… плачущих и рыдающих, жалующихся и сетующих… Проклятие себялюбию!.. Проклятие себялюбию!.. Шайка жрецов Ваала… Чумное дыхание!.. Проклятие себялюбию!.. Чудовище себялюбия…» (стр. 146–148).

Но величайшее «лицемерие» всей этой иеремиады заключается в том, чтобы выдавать подобные словоизвержения, склеенные из плоских беллетристических фраз и романических воспоминаний, за описание «лицемерия» современного общества и делать вид, что яростно возмущаешься, в интересах страждущего человечества, по поводу этого пугала.

Кто сколько-нибудь знаком с небесной картой, тот знает, что Ursa Major поддерживает там задушевный разговор с индивидуумом весьма скучным по внешности, который ведёт на привязи несколько борзых и называется «Волопас». Этот разговор воспроизводится на звёздном небе «истинного социализма» на странице 241–256 «Rheinische Jahrbucher», т. II. Роль Волопаса берёт на себя тот самый господин Земмиг, о статье которого «Социализм, коммунизм, гуманизм» уже говорилось выше. Обращаясь к нему, мы оказываемся в саксонской группе, важнейшим светилом которой он является, почему он и написал томик о «саксонских делах». Относительно этого томика Ursa Major в приведённом нами месте издаёт доброжелательное ворчание и «с могучим удовлетворением» приводит оттуда целые страницы. Этих цитат достаточно, чтобы охарактеризовать всю книжку, и это тем более кстати, что за границей сочинений Волопаса достать нельзя.