Карл Маркс - Собрание сочинений, том 1

«Представление, которое снова разлагает на множество индивидов уже существующие в форме указанных кругов виды общности, — когда последние вступают в политическую область, т. е. переходят на точку зрения высшей конкретной всеобщности, — это представление тем самым отрывает друг от друга гражданскую и политическую жизнь и заставляет последнюю, так сказать, повиснуть в воздухе, так как её базисом, согласно этому воззрению, является лишь абстрактная единичность произвола и мнения, — следовательно, нечто случайное, а не в себе и для себя прочная и правомерная основа».

«Несмотря на то, что, по представлениям так называемых теорий, сословия гражданского общества вообще и сословия в политическом смысле суть нечто весьма различное, язык всё же сохранил это соединение, которое и так уже существовало раньше».

«Всеобщее сословие, или, точнее, сословие, посвящающее себя служению правительству».

Гегель исходит из предположения, что всеобщее сословие посвящает себя «служению правительству». Он придаёт всеобщему разуму характер «сословного и постоянного».

«В сословном элементе и т. д.». «Политическое значение и политическая действенность» частного сословия есть его особое значение и особая действенность. Частное сословие не превращается в политическое сословие, а приобретает своё политическое значение и свою политическую действенность как частное сословие. Оно не имеет политического значения и политической действенности как таковых. Его политическая действенность и значение есть политические действенность и значение частного сословия как частного сословия. Частное сословие может поэтому вступить в политическую сферу лишь в соответствии с сословными различиями гражданского общества. Сословные различия гражданского общества становятся политическими различиями.

Уже язык, говорит Гегель, выражает тождество сословий гражданского общества и сословий в политическом значении — «соединение», «которое и так уже существовало раньше», следовательно, — такой вывод напрашивается сам собой, — теперь уже больше не существует.

Гегель находит, что «таким образом существующее внутри государства особое действительно связывается в этом отношении со всеобщим». Этим путём устраняется-де раздельность «гражданской и политической жизни» и полагается их «тождество».

Гегель аргументирует так:

«В форме указанных кругов» (семьи и гражданского общества) «уже существуют определённые виды общности». Как же можно эти последние, — там, «где они вступают в политическую область, т. е. переходят на точку зрения высшей конкретной всеобщности», — «снова разложить на множество индивидов»?

Важно проследить со всей точностью этот ход мыслей.

Вершиной гегелевского тождества были, как он сам признаёт, средние века. Здесь сословия гражданского общества вообще и сословия в политическом смысле были тождественны. Дух средних веков можно характеризовать так: сословия гражданского общества и сословия в политическом смысле были тождественны, так как гражданское общество было политическим обществом, так как органический принцип гражданского общества был принципом государства.

Однако Гегель исходит из раздельности «гражданского общества» и «политического государства», как двух прочных противоположностей, двух действительно различных сфер. Эта раздельность действительно существует, конечно, в современном государстве. Тождество гражданских и политических сословий было выражением тождества гражданского и политического общества. Это тождество исчезло. Гегель исходит из того, что оно исчезло. «Тождество гражданских и политических сословий», если бы оно выражало истинное положение вещей, могло бы теперь, следовательно, лишь служить выражением раздельности гражданского и политического общества! Или, вернее: лишь раздельность гражданских и политических сословий выражает истинное соотношение современного гражданского и политического общества.

Во-вторых: Гегель говорит здесь о политических сословиях в другом совсем смысле, чем тот, в каком говорится о политических сословиях средних веков, когда указывается на их тождественность сословиям гражданского общества.

Всё существование сословий средних веков было политическим существованием, их существование было существованием государства. Их законодательная деятельность, вотирование ими налогов для империи представляли собой лишь особую форму их всеобщего политического значения и политической действенности. Их сословие было их государством. Отношение к империи было лишь договорным отношением между этими различными государствами и нацией, ибо политическое государство, в отличие от гражданского общества, было не чем иным, как представительством нации. Нация была point d'honneur {98} , политической идеей χατ’ εξοχην {99} этих различных корпораций и т. д., и только для нации вотировались налоги и т. д. Таково было отношение законодательных сословий к империи. Приблизительно таково же было положение сословий внутри отдельных княжеств. Князья, суверены, были здесь особым сословием, которое обладало известными привилегиями, но власть которого была в такой же мере ограничена привилегиями других сословий. (У греков гражданское общество было рабом политического общества.) Всеобщая законодательная действенность сословий гражданского общества ни в коем случае не означала, что частное сословие этим впервые достигло политического значения и действенности; она, напротив, была лишь проявлением их действительного и всеобщего политического значения и действенности. Их выступление в качестве законодательной власти было лишь дополнением к их суверенной и правительственной (исполнительной) власти; это было скорее переходом к делу вполне всеобщему как к частному делу, переходом к суверенитету как к частному сословию. Сословия гражданского общества, как таковые, были в средние века также и законодательными сословиями, потому что они не были частными сословиями, или потому что частные сословия были политическими сословиями. Средневековые сословия не приобрели, как политически-сословный элемент, никакого нового качества. Они стали политически-сословным элементом не потому, что принимали участие в законодательстве, а, наоборот, они принимали участие в законодательстве потому, что были политически-сословным элементом. Что общего имеет это с частным сословием Гегеля, которое в качестве законодательного элемента доходит до политической бравурной арии, до состояния экстаза, до особенного, разительного и исключительного политического значения и политической действенности?

В этом ходе мыслей мы находим все противоречия гегелевской трактовки вопроса собранными вместе.