Грегори Бейтсон - Экология разума

О: Что ты имеешь в виду?

Д: Ну, когда я учу аккорды на гитаре, сначала я их учу или нахожу, а когда я практикуюсь, я привыкаю их так играть. И иногда у меня образуются плохие привычки.

О: Обучаешься всегда быть неправой?

Д: Ага. Хорошо. Но как насчет этой двукратности? Если бы игра на гитаре была инстинктивной, то отсутствовали бы обе части обучения?

О: Да. Если бы обе части обучения явно отсутствовали, ученые могли бы сказать, что игра на гитаре является инстинктивной.

Д: Но что, если отсутствует только одна часть обучения?

О: Тогда по логике вещей отсутствующую часть можно было бы объяснить "инстинктом".

Д: Может ли отсутствовать любая часть?

О: Я не знаю. И не думаю, что кто-то знает.

Д: Ага!

* * *

Д: А птицы практикуются в пении?

О: Да. Говорят, что некоторые птицы практикуются.

Д: Наверное, инстинкт дает им первую часть пения, но они должны работать над второй частью.

О: Возможно.

Д: А можно практиковаться инстинктивно?

О: Я полагаю, можно, но я не уверен, что в таком случае начинает означать слово "инстинкт".

Д: Это - объяснительный принцип, папа, как ты и говорил... но я не понимаю одного.

О: Да?

Д: Есть одно множество инстинктов? Или есть множества инстинктов?

О: Да. Это хороший вопрос, и ученые много об этом говорили, составляя списки отдельных инстинктов и затем снова сваливая их все в одну кучу.

Д: Но каков же ответ?

О: Ну, он не вполне ясен. Одна вещь, впрочем, ясна: объяснительные принципы не следует умножать сверх необходимости.

Д: Что это значит? Пожалуйста?

О: Это идея, которая стоит за монотеизмом: идею одного большого Бога следует предпочесть идее двух маленьких богов.

Д: Бог - это объяснительный принцип?

О: О, да. И очень большой. Ты не должна использовать два черных ящика (или два инстинкта) для объяснения того, что мог бы объяснить один черный ящик.

Д: Если бы он был достаточно большим.

О: Нет. Это значит...

Д: А есть большие инстинкты и маленькие инстинкты?

О: Ну, фактически ученые говорят так, как будто они есть. Но они дают маленьким инстинктам другие имена - "рефлексы", "врожденные пусковые механизмы", "фиксированные паттерны действий" и так далее.

Д: Понимаю. Один большой Бог для объяснения Вселенной и множество мелких "бесов" или "гоблинов" для объяснения происхождения маленьких вещей.

О: Ну, да. Очень похоже.

Д: Папа, а как они сваливают маленькие инстинкты все вместе для образования больших инстинктов?

О: Например, они не говорят, что у собаки есть один инстинкт, который заставляет ее дергаться, когда она падает со скалы, и другой, который заставляет ее убегать от огня.

Д: Ты имеешь в виду, что все будет объяснено инстинктом самосохранения?

О: Что-то вроде этого. Да.

Д: Но если ты укладываешь эти различные действия вместе в один инстинкт, то ты не можешь не сказать, что собака должна использовать идею "Я".

О: Да, вероятно, не можешь.

Д: А что ты будешь делать с инстинктом пения и инстинктом практики пения?

О: Ну, это зависит от того, для чего используется эта песня. Как песня, так и практика могут подпадать под инстинкт территории или сексуальный инстинкт.

Д: Я бы не положила их вместе.

О: Нет?

Д: Что, если птица также практикуется в склевывании зерен или что-то еще? Тебе придется умножать инстинкты (кстати, что это такое?) сверх необходимости.

О: Что ты имеешь в виду?

Д: Инстинкт добывания пищи для объяснения практики склевывания зерен и инстинкт территории для практики пения. Почему бы не иметь для обоих случаев инстинкт практикования? Это экономит один черный ящик.

О: Но тогда ты отбросишь идею соединения действий, имеющих одну цель, под одним инстинктом.

Д: Да, поскольку если практика имеет в виду цель, т.е. если у птицы есть цель, тогда практика является рациональной, а не инстинктивной. Разве ты так не говорил?

О: Да, я так говорил.

Д: Мы можем обойтись без идеи "инстинкта"?

О: А как бы тогда ты объясняла вещи?

Д: Хорошо. Я бы смотрела только на маленькие вещи: когда что-то хлопает, собака подпрыгивает. Когда земля уходит из-под ног, собака дергается. И так далее.

О: Ты хочешь сказать - одни бесы, а богов нет?

Д: Да, что-то вроде этого.

О: Хорошо. Есть ученые, которые пытаются так говорить, и это становится очень модным. Они говорят, что это более объективно.

Д: А это так?

О: О, да.

Д: Что значит "объективно"?

О: Ну, это значит, что ты очень строго смотришь на те вещи, которые выбрал для рассматривания.

Д: Это кажется правильным. Но как объективные люди выбирают, относительно каких вещей быть объективными?

О: Ну, они выбирают те вещи, относительно которых объективным быть легко.

Д: Ты имеешь в виду, легко для них?

О: Да.

Д: Но как они узнают, что какие-то вещи - легкие?

О: Я полагаю, они пробуют разные вещи и находят опытным путем.

Д: Значит, это - субъективный выбор?

О: О, да. Весь опыт субъективен.

Д: Но он - человеческий и субъективный. Они решают, относительно каких фрагментов поведения животных быть объективным, консультируясь с человеческим субъективным опытом. Разве ты не говорил, что антропоморфизм это плохо?

О: Да, но ведь они пытаются быть не людьми.

Д: Какие вещи они отбрасывают?

О: Что ты имеешь в виду?

Д: Субъективный опыт показывает им, относительно каких вещей быть объективным легко. Тогда они идут и изучают эти вещи. Но на какие вещи их опыт указывает как на трудные? Они избегают этих вещей. Каких вещей они избегают?

О: Ну, ранее ты упомянула нечто, что называется "практи-кование". Относительно этой вещи быть объективным трудно. Есть и другие вещи, которые трудны в том же смысле. Например, игра. Или исследование. Трудно быть объективным относительно того, действительно ли крыса исследует и действительно ли играет. Поэтому они не исследуют этих вещей. Также есть любовь. И, конечно, ненависть.

Д: Понимаю. Это вещи такого типа, для которых я хотела изобрести отдельные инстинкты.

О: Да, такого типа. И не забудь юмор.

Д: Папа, животные объективны?

О: Я не знаю, вероятно, нет. Я также не думаю, что они субъективны. Я не думаю, что они расщеплены подобным образом.

Д: Правда ли, что людям особенно трудно быть объективными относительно более животной части своей природы?

О: Думаю, да. Во всяком случае, так говорил Фрейд, и я думаю, что он был прав. А почему ты спрашиваешь?

Д: Из-за этих бедных людей. Они пытаются изучать животных. И они специализируются на тех вещах, которые они могут изучать объективно. А они могут быть объективны только в отношении тех вещей, в которых они сами меньше всего похожи на животных. Наверное, им это трудно.

О: Нет, такого необходимого следствия нет. Для людей по-прежнему возможно быть объективными относительно некоторых вещей в своей животной природе. Ты не показала, что всё животное поведение входит в то множество вещей, относительно которых люди не могут быть объективными.