Грегори Бейтсон - Экология разума

Позвольте мне сфокусировать этот комментарий на последнем пункте того резюме, которое д-р Мид дала к своей работе (Mead, 1942) [1]. Неспециалисту, не занятому сравнительным изучением человеческих культур, эта рекомендация может показаться странной; она может показаться этическим или философским парадоксом, предложением отвергнуть цель ради достижения цели; она даже может напомнить некоторые из фундаментальных афоризмов христианства или даосизма. Такие афоризмы достаточно известны; однако неспециалист будет несколько удивлен, обнаружив, что они высказаны ученым и облачены во все атрибуты аналитической мысли. Антропологам и представителям социальных наук рекомендации д-ра Мид покажутся еще более удивительными и, возможно, еще более бессмысленными, поскольку инструментализм и "чертежи" являются основными ингредиентами научного взгляда на всю структуру жизни. Рекомендации д-ра Мид покажутся странными и тем, кто занимается политикой, поскольку им свойственно делить решения на политические и административные. Как правители, так и ученые (не говоря уже о коммерсантах) видят человеческие усилия сквозь призму намерений, целей и средств, применения воли и удовлетворения.

1Д-р Мид пишет: "...Студенты, посвятившие себя изучению культур как целостных систем, систем динамического равновесия, могут сделать следующий вклад: <...>

4. Составить планы по изменению нашей современной культуры, признав важность включения представителя социальных наук (social scientist) внутрь своего экспериментального материала и признав, что, работая в направлении намеченных целей, мы манипулируем личностями и тем самым отрицаем демократию. Только подходя к делу с точки зрения ценностей, которые ограничиваются определением направления, мы можем использовать нужные методы без отрицания моральной автономии человеческого духа".

Если кто-то сомневается в нашем стремлении рассматривать цель и инструментализм как характерно человеческие черты, пусть он вспомнит старый софизм о жизни и еде. Тот, кто "ест, чтобы жить", - вполне человек; тот, кто "живет, чтобы есть", более груб, но все еще человек; тот же, кто просто "ест и живет", не применяя инструментализма и не приписывая ложного приоритета очередности ни одному из этих процессов, попадает в разряд животных, а с менее снисходительной позиции его можно причислить и к овощам.

Вклад д-ра Мид состоит в том, что она, обогатившись сравнительным изучением других культур, смогла выйти за границы привычного для ее собственной культуры хода мысли и сказала фактически следующее: "Прежде чем применять социальные науки к нашим собственным национальным проблемам, нам следует пересмотреть и изменить наши привычки мышления в отношении целей и средств. В своей культурной среде мы научились делить поведение на "средства" и "цели", и если мы будем продолжать определять цели как нечто отдельное от средств и применять социальные науки как инструментальные средства, грубо используя научные рецепты для манипулирования людьми, то мы придем скорее к тоталитарной, нежели демократической системе жизни". Предлагаемое ею решение состоит в том, чтобы скорее искать "направления" или "ценности", имплицитные средствам, чем вглядываться в цель, заданную проектом, и думать, оправдывает или не оправдывает эта цель применение манипулятивных средств. Для планируемого действия мы должны найти ценность, имплицитную и синхронную самому этому действию, а не отделенную от него в том смысле, что действие должно обрести свою ценность при соотнесении с будущей целью. Статья д-ра Мид - это не проповедь о целях и средствах; она не говорит, что цели оправдывают или не оправдывают средства. Она вообще говорит не о целях и средствах, а о наших мыслительных тенденциях в отношении целей и средств и об опасностях, заключающихся в наших мыслительных привычках.

Именно на этом уровне антрополог может сделать максимальный вклад в проблему. Это его задача - увидеть наиболее общий фактор, имплицитный широкому разнообразию человеческих феноменов, или, напротив, заключить, что феномены, кажущиеся подобными, различаются по существу. Он может отправиться в одну из общин Южного Моря, такую как Манус (Manus), и обнаружить там, что все конкретные действия местных жителей отличаются от нашего собственного поведения, но их базовая система мотивов довольно близко сравнима с нашей собственной любовью к предусмотрительности и накоплению богатства. Или же он может отправиться в другое сообщество, такое как Бали, и обнаружить там, что внешние проявления местной религии близко сравнимы с нашими собственными (преклонение колен для молитвы, воскурение фимиама, речитатив, сопровождаемый ударами колокола и т.д.), но базовые эмоциональные тенденции фундаментально отличаются: в балийской религии поощряется механическое повторение, бесчувственное исполнение определенных действий, тогда как христианская церковь требует подобающего эмоционального отношения.

Антрополога заботит не простое описание случаев, а несколько более высокая степень абстракции, большая широта обобщения. Его первая задача детальный сбор множества конкретных наблюдений местной жизни, однако следующий шаг - не простое суммирование, а скорее интерпретация этих данных на абстрактном языке. Невозможно дать научное описание местной культуры английскими словами; антрополог должен разработать более абстрактный словарь, посредством которого могут быть описаны как наша собственная, так и местная культуры.

Вот это и есть тот подход, который дал возможность д-ру Мид указать на существование базового и фундаментального расхождения между "социальной инженерией", манипулирующей людьми в целях построения общества "по планам и чертежам", и идеалами демократии, предполагающими "высшую ценность и моральную ответственность индивидуальной человеческой личности". В нашей культуре издавна таятся два конфликтных мотива: инструментальные наклонности, которые наука имела еще до промышленной революции, и акцентирование ценности и ответственности индивидуума, которое еще старше. Угроза открытого конфликта между этими мотивами возникла только недавно в связи с углублением понимания и признания идей демократии и одновременным расширением тенденций инструментализма. В конечном счете конфликт вылился в борьбу не на жизнь, а на смерть, вокруг роли социальных наук в упорядочении человеческих отношений. Вряд ли будет преувеличением сказать, что именно роль социальных наук составляет идеологическое содержание этой войны. Должны ли мы сохранить приемы и права на манипулирование людьми в качестве привилегии планирующего, ориентированного на достижение целей и жадного до власти меньшинства, для которого инструментализм науки обладает естественной притягательностью? Теперь, когда у нас есть другие методы, станем ли мы хладнокровно обращаться с людьми как с вещами? Что вообще мы собираемся делать с этими методами?