Морис Бланшо - Ожидание забвение

«Я не хочу об этом знать. Я хочу, чтобы вы мне об этом сказали, дабы больше не нужно было этого знать». — «Нет, нет, только не это».

Он знал, и ему казалось, что знает об этом и она: где-то здесь была как бы пустота. Если он с терпением, которому удавалось, не прибегая к насилию, отстранить в сторону чужеродные понятия, погружался в размышления, то, не колеблясь, приходил к выводу, что пустота находилась в том месте, чье расположение он мог бы выявить, если бы был способен серьезнее приложить к этому свой рассудок. Но ему приходилось делать слишком большое усилие, чтобы об этом подумать или даже просто вспомнить. Словно он впустил внутрь своей мысли некое страдание, которое, стоило ему только пробудиться, тут же вынуждало его об этом не думать. В тот день, однако же, он зашел еще дальше. Он вообразил, что, если бы сумел точно, с доскональностью, а не в общих чертах, описать эту комнату, не принимая во внимание свое собственное в ней присутствие, а пытаясь выстроить все вокруг присутствия уже ее, он бы почти наверняка открыл недостающее, чьи недостатки ставили их обоих в зависимость от чего-то, казавшегося ему временами угрожающим, временами веселым — или наделенным угрожающей веселостью. Естественно, он знал, что не очень-то любит разглядывать эту комнату, правда, только с тех пор, как она с некой молчаливой настойчивостью завела свои беспрестанные просьбы, чтобы он ей ее описывал, причем все время заново. Некогда, едва туда войдя, он находил ее почти приятной.

В нем имелась некая слабость, точка рассеянности, которую, под страхом совершить представлявшееся ему существеннейшей неверностью, надлежало соотнести со всем, что он думал или говорил. Вокруг этой-то точки по едва заметной необходимости и было расположено и упорядочено, словно капризное и подвижное силовое поле, все, что он уже написал, и все, что ему довелось пережить. Что это была за точка? Иногда он к ней приближался. Настойчиво передавал обретенные при приближении поразительные открытия. И всякий раз готов был начать это движение заново: себе наперекор и, однако, охотно; нет, не охотно — только себе наперекор.

Он считал, что преисполнился терпения, на деле же лишь утратил нетерпение. У него больше не было ни того, ни другого; у него была лишь их нехватка, из которой, представлялось ему, он сможет извлечь последнюю силу. В нетерпении, без нетерпения, ни соглашаясь, ни отказываясь, покинутый, но не оставленный, движущийся в неподвижности.

С какой меланхолией, но и с какой спокойной достоверностью чувствовал он, что никогда больше не сможет сказать: «Я».

Всегда, перед лицом каждого мгновения, мы должны вести себя так, как будто оно вечно и дожидается, пока мы снова не станем преходящими.

Они всегда беседовали о том мгновении, когда их там уже не будет, и хотя отлично знали, что всегда будут там, дабы о подобном моменте беседовать, думали, что нет ничего достойнее их вечности, чем проводить ее, воображая ее завершение.

Нет ли там двери, которую он не заметил? Гладкой стены — там, где открываются два окна? Все время, даже когда темно, все того же света?

Выражать только то, что невыразимо. Оставлять его невыраженным.

Ей помогало говорить нечто отрицательное. У него сложилось впечатление, что в каждой из своих фраз она всегда оставляла место для возможности с этим покончить.

Она явно всячески старалась не поддерживать все, что говорила, своим собственным существованием. Если возможно не держаться позади того, что говоришь, не наделять слова ни жизнью, ни пылом, говорить вдалеке от себя и, однако, с самой что ни на есть большой страстью, страстью без пыла и жизни, то именно она сейчас и говорила.

Чего он никогда у нее не спрашивал, так это правду ли она говорила. Чем и объяснялись их сложные отношения; она говорила правду, но не в том, что говорила.

И в один прекрасный день она ему заявила: «Теперь я знаю, почему вам не отвечаю. Вы меня не расспрашиваете». — «Это верно, я не расспрашиваю вас, как полагается». — «И, однако, все время меня расспрашиваете». — «Да, все время». — «Слишком уж понуждая отвечать». — «Однако же… согласитесь, я прошу об очень малом». — «Слишком малом, чтобы на это хватило моей жизни». Стоя почти рядом с ним, она смотрела прямо перед собой: «Естественно, умри я, и вы не преминули бы вернуть меня к жизни, чтобы вновь вынудить отвечать». — «Если только, — сказал он, улыбаясь, — я не умру первым». — «Надеюсь, что нет, это было бы еще хуже». Она приостановилась и словно бы перешла к другой идее: «Я, должно быть, способна знать только что-то одно». — «Как я только одно и слышать. И мы боимся, что это не одно и то же. Осторожничаем».

Я могу услышать только то, что уже слышал.

«Вы во мне сомневаетесь?» Она имела в виду свою правдивость, свои слова, свое поведение. Но мне за этим слышалось куда большее сомнение. Ах, если бы я смог убедить себя, что она от меня что-то скрывает. «У тебя есть секрет?» — «Теперь он ваш, вы отлично это знаете». Да, к сожалению, я знал, что он мой, притом не зная его самого.

И, в довершение, с напором: «Мне что, говорить без передышки?»

Тебе нужно быть осмотрительнее: что за личность! С виду вне закона, но она словно прикована к некой особой точке этого места, точке, которую сделала бы видимой, если бы твое желание ее видеть не отвергало все остальное.

Ночные мысли, все более блистательные, более безличные, более мучительные. Постоянно бесконечные мука и радость — и в то же время покой.

«Мне хотелось бы, чтобы вы меня любили только тем, что в вас есть безучастного и бесчувственного».

Не подсказывала ли не раз она ему, что описание тщетно стремится к незавершенности, оно всегда было полным, в нем не хватало единственно их собственного отсутствия, и это ее то ли радовало, то ли тревожило, кто знает. «Когда мы уйдем». Или только: «Когда вас больше здесь не будет». — «Тогда и вас, вас тоже больше здесь не будет». — «И меня тоже, меня здесь больше не будет».

Две тесно сомкнутые друг с другом речи, словно два живых, но нечетко очерченных, тела.

Она была необычайно доброжелательна. Он ее расспрашивал, она отвечала. Ответ этот, что правда, то правда, ни о чем, помимо вопроса, не говорил, а просто его заключал. Это была все та же речь, возвращающаяся сама к себе, и, однако же, как он отдавал себе отчет, не совсем та же самая; имелась некоторая разница, как раз в возвращении, быть может, и крывшаяся, она многому бы его научила, будь он способен ее различить. Может быть, это разница во времени; может быть, это та же речь. но чуть стертая, чуть обогащенная из-за своего стирания неким особым смыслом, словно в ответе всегда содержалось чуть меньше, чем в вопросе.